Ошибка восприятия постукраинской реальности. Ростислав Ищенко

Постоянно приходится сталкиваться с тем, что люди, пытающиеся оценить постукраинскую реальность, допускают ошибку экстраполяции. Относится это не только к россиянам, которым выходцы из разных Одесс, Киевов и Донецков гордо заявляют: "Вы там не жили, а я этот сброд хорошо знаю", — но и к самим жившим и даже сейчас живущим

Практически все, оценивающие послевоенную ситуацию на бывших украинских территориях, и усилия, которые необходимо приложить России для их деукраинизации, почему-то описывают нечто похожее если не на самостоятельное государство, то на автономию в границах бывшей УССР или близких к ним. То есть эти земли рассматриваются как единое целое.

Они, безусловно, являются единым целым в том же смысле, в каком единым целым являются тундра и тайга. Но в России в тайге и в тундре существует несколько административных единиц, которые никому в голову не приходит рассматривать как единое политическое целое.

Я не знаю, будет ли присоединена к России вся территория современной Украины или только её часть. Этого не знает никто. Какие-то территориальные планы у российских властей, безусловно, есть, но не думаю, что они очень конкретны, так как их реализация будет напрямую зависеть от непредсказуемого развития глобальной военно-политической ситуации.

Однако уже сейчас, после возвращения в российскую орбиту шести новых регионов, мы можем сделать вполне конкретный вывод. В состав России будет вступать не Украина, не Донбасс, не Новороссия, а отдельные области. Москва может в случае абсолютного успеха присоединить все 27 регионов Украины, наличествовавших в её составе в январе 2014 года, может ограничиться шестью присоединёнными, может выбрать любую доступную из промежуточных позиций. Но каждая область будет присоединена отдельно.

Даже если для них создадут какой-нибудь южнорусский, причерноморский, новороссийский, карпатский, полесский, степной или любые другие федеральные округа, всё равно области в лице своих губернаторов будут подчиняться Москве напрямую — за наместничествами (в виде федеральных округов) в российской административной системе остаётся только функция контроля исполнения предначертаний центра.

Прерогативу назначать, отставлять, поощрять и наказывать центр никому не делегировал и не делегирует: иначе в стране вновь возникнут квазисоюзные республики, только собранные уже не по национальному, а по территориально-экономическому признаку.

Таким образом, единая политика деукраинизации будет субъективирована не в отношении всего объединения бывших украинских территорий, а в отношении каждого региона в отдельности. Это не просто важно, а является нашим главным преимуществом, позволяющим надеяться на относительно (20–30 лет) быструю и не слишком жестокую деукраинизацию.

Метод прост, и я его уже описывал. Необходимо не запрещать ничего сверх того, что запрещено российским законом, но давать гарантированное Конституцией РФ так, чтобы сами брать отказывались. Этот метод не сработал бы или столкнулся бы с огромными трудностями, если бы имели дело с единым политическим целым, управляемым хоть из Киева, хоть из Харькова, хоть из Донецка. Но в отношении раздробленных областей он представляется мне безупречным.

Поясню на примере украинского языка. Конституция не позволяет нам запретить изучение украинского языка в школах Украины. Если бы Украина сохранилась в качестве некоего политического единства (даже как автономия в составе России), она выработала бы единую языковую норму и на территории автономии обеспечила бы пусть небольшой, но устойчивый спрос на владеющих украинским языком. От них пошли бы писатели, поэты и прочие «национальные» «деятели искусства», а на этой почве сохранилась бы и возродилась бандеровщина. Именно так это происходило в УССР.

Но в отдельных областях нет аппарата (Академии наук, как было в УССР, или национального языкового института, как может быть в автономии), который бы выработал единую для всех языковую норму. Единая норма для них русский язык, и только для русского есть достаточный ареал применения. Строчить стихи и романы на украинском бессмысленно — нет достаточного рынка.

При этом в разных областях могут сохраниться и обязательно сохранятся группы, которые (по принципу «назло маме отморожу уши») будут считать себя украинцами и требовать обеспечить им возможность не только изучать украинский язык, но обеспечить им школы с украинским языком преподавания всех предметов.

Им надо это дать. Но как дать?

Центр не обязан финансировать желания каких-то маргиналов. Более того, центр даже при желании не сможет выпустить для этих общин, живущих в разных областях бывшей Украины, единые учебники. Просто потому, что у них разный украинский язык.

Я уже многократно говорил и писал, что единая литературная норма для украинского языка не существует. Та, что была создана большевиками на основе полтавского диалекта, утрачена — её отменили сами украинские националисты как «слишком русифицированную». Многочисленные рекомендации НАН Украины, которые должны были бы составить новую литературную норму, никто не выполняет.

Например, уже лет двадцать, как в украинский язык введена вторая буква г. Первая — обычная — передаёт «южнорусский» звук фрикативного «г» (как говорил Горбачёв или как говорят в Донбассе). Вторая, с хвостиком вверх, должна передавать свойственный западноукраинским диалектам звук твёрдого «г», сосуществующий в них с «г» мягким. В речи твёрдое «г», а на письме букву «г» с хвостиком вверх используют только отдельные маргинальные националисты от литературы и искусства, пытающиеся таким образом продемонстрировать свою элитарность. Ни в официальных документах, ни в обыденной речи она не используется. Даже в украинской компьютерной раскладке она не присутствует по умолчанию. Если вы хотите, чтобы она у вас была, её надо специально добавить.

По факту сейчас по-украински говорят на сотнях, если не на тысячах местных сельских суржиков. Причём суржики одесские отличаются от винницких, все вместе от харьковских. Житомирские суржики отличаются от всех описанных, а чем дальше на запад, тем суржиков становится больше, и тем сильнее они отличаются от суржиков, на которых говорят на востоке, юге и в центре Украины.

Была бы единая украинская политическая структура, она бы прописала литературную норму и заставила бы всех учить единый украинский язык. Но единой структуры нет, есть российские области в составе России. Москва не должна, да и не может определять для них литературную норму, поскольку украинский у них у каждой свой.

Чтобы обеспечить конституционное право обучения на родном языке, необходимо дать каждой области, а то и району право за счёт собственного бюджета (ведь украинской автономии нет, а центральный бюджет для этого не предназначен), открывать снабжать учебниками украинские школы и готовить кадры для них. Подчёркиваю, что это должно быть право регионов или местных общин, но не их обязанность. Это принципиальный вопрос.

Почему?

Потому что знаете ли вы как украинцы любят деньги? Нет, вы не знаете как украинцы любят деньги. Они им милее, чем Днепр при тихой погоде. Их невыносимо больно доставать из собственного кармана и отправлять на какое-то общественное дело.

Но закупать учебники, изданные на украинском языке и нанимать владеющих этим языком предметников им придётся за свой счёт. В больших городах это не так заметно, но в больших городах и народ более сообразительный, там надо следить за тем, чтобы во власть не пробрались бандеровцы, отменно владеющие русским языком и клянущиеся в извечной любви к Москве. От украинских школ они откажутся быстрее, чем отказались от русских.

А вот село... Придётся, допустим, Мирославу Степановичу и Степану Мирославовичу решать: потратить деньги на ремонт дороги (всем надо) или на наём для сельской школы украиноговороящих математика, физика, химика и т. д. Это притом что русская школа всё равно есть, оборудована за бюджетные деньги, учителя все в комплекте, учебники тоже и платить за неё не надо. А дети в селе не у всех, а платить за украинскую школу всем.

Допустим, что всё равно останутся общины, которые недоедят, недопьют, а украинскую школу профинансируют. Но преподавать-то в каждой области будут на своём суржике. Раз единой нормы нет, значит каждый местный суржик и есть украинский язык. Кстати, из Москвы примерно так и кажется, так что никакой проверяющий не поймёт, что суржики разные. Говорят как-то чудно, вроде похоже на русский, но ничего не понятно, значит по-украински. Ну и ладно, главное, что все счастливы и претензий ни у кого нет.

При этом, поскольку русский язык общегосударственный, в каждой украинской школе будет вакансия учителя русского языка. На первых порах её займёт преподаватель украинского (из своих же односельчан). Соответственно, и в часы русского, и в часы украинского бандеровские детишки будут «учить» собственный суржик, словарный запас которого вряд ли превышает триста слов.

Сказать, что из этих школ выйдут функционально неграмотные люди – ничего не сказать. И вот, когда первые выпуски бандеровских детишек двинутся покорять большой мир, они обнаружат, что не в состоянии сдать ЕГ, никуда не могут поступить и вообще нигде, кроме своего хутора, не нужны потому, что не могут нормально общаться с окружающими, так как не понимают половины того, что им говорят.

Вот после этого даже на тех хуторах, где Степан Мирославович убедил Мирослава Степановича, что нация важнее дороги, взгляды резко поменяются. Подчеркну, их не в Москве не примут никуда, их не примут во Львове, Ровно, Тернополе, Хмельницком — суржики-то разные и они друг для друга будут чужие, говорящие на разных языках. Тем более единой Украины нет, а межрегиональную вражду никто не отменял.

В считаные годы без всякого принуждения подавляющее большинство поймёт, что выбиться в люди можно, только если не просто учить русский язык, но и учиться на русском языке. И сами будут требовать больше русских школ, и сами заберут детей из украинских и сдадут в русские. И претензии предъявлять некому — сами всё решали, сами решения принимали и о том, чтобы украинскую школу открыть и о том, чтобы её закрыть за ненадобностью.

Ну а если на каком-то одном или даже на трёх хуторах бандеровские традиции окажутся так сильны, что их ничем не проймёшь и от любимого суржика и вышиванки они отказаться не захотят, то выродятся они быстро. За них никто ни замуж не пойдёт, ни их к себе не возьмёт. Ибо ещё одной национальной чертой украинцев является чванство. И раз я уже «по-москальски» заговорил, а сосед ещё нет, то я здесь пан, а он «тупой хохол». С другой стороны, бандеровцы тоже будут чваниться своим украинским фундаментализмом и постараются с «предателями» не смешиваться.

В такие уголки, где на фоне девственной природы пейзане живут жизнью предков, как и тысячу лет назад жили, можно возить за деньги иностранных туристов. Любят же они ездить в джунгли Амазонки, смотреть на индейские племена, которых не коснулась цивилизация, а бандеровцы чем хуже? Пусть им даже «Батько наш Бандера» споют — всё равно никто ничего не поймёт.

Соседи же, через пару поколений забыв, что их предки были такими же, будут рассказывать детям, что раньше в этих сёлах тоже жили нормальные люди, а потом их покусало украинство и они обратились в дикость.

Если знать человеческие слабости, людей легко можно направлять, куда необходимо. Не замечая направляющей руки, будучи уверенны, что они всё решили сами, они будут рваться в нужном направлении с энтузиазмом, ещё и сдерживать придётся.