В.Мединский.Основа для черного мифа о России

          Главы из книги В.Мединского "МИФЫ О РОССИИ"         

Продолжение... Предыдущая  часть…Начало здесь

Да посмотрите, кто пишет!

Выясняя, правду или неправду писали о нас иноземцы, полезно посмотреть: а откуда, из каких стран они сами-то происходили. Странно, что русские исследователи не догадались этого сделать – ведь тогда очень многие вопросы снялись бы сами собой.

Действительно – кто первый стал говорить о плохих дорогах в России?

А это, оказывается, Поссевино!

Интересно, а дороги еще каких стран не нравились итальянцам? Оказывается, не нравились им дороги в Британии, Германии, Польше и даже в Северной Франции. Кстати, жители юга Франции тоже считали дороги на севере своей страны очень плохими. «К северу от Луары не проехать», – говаривали в Тулузе.

Стоит выяснить этот вопрос, и многое становится ясно – возмущался дорогами житель Средиземноморья, той области, в которой осталось много римских дорог. Поднятых над местностью, вымощенных камнем, удобных дорог, которых не топило во время паводков, не заливало и не размывало дождями, которые стояли худо-бедно уже полторы тысячи лет…

Не итальянцы и не народы юга современной Франции строили эти дороги, но они привыкли ими пользоваться. И соответственно оценивали дороги тех стран, где не было подобного чуда.

Поляки и немцы ничего не писали о скверных дорогах России. Они тогда жили в маленьких, вечно враждовавших друг с другом княжествах. Польское же государство было поражено анархией из-за неслыханных вольностей шляхты. Дороги отсутствовали и там, и там.

Поляки и немцы с недоверием относились к централизации государства, и особенно к бюрократии. Поляки тем более привыкли, что любой шляхтич намного значительнее любого чиновника. Им было дико смотреть, что «люди государевы в России» важнее родовитых бояр, и дьяк вполне может указывать знатному человеку, даже с княжеским титулом.

Но ведь Россия во много раз больше Польши и Германии. Каждому монарху в громадной стране нужен такой штат доверенных людей. И у более поздних царей был свой аппарат, с помощью которого они собирали нужные им сведения, организовывали деликатные дипломатические миссии, тонко управляли, внося в работу государственного аппарата свою волю.

При Екатерине II такой аппарат назывался Тайной канцелярией. В царствование Александра I и Николая I это была Личная его императорского величества канцелярия с ее страшным «Третьим отделением» (в составе всего нескольких десятков офицеров), которое ведало политическим сыском и настроениями подданных.

Если соотносить с современными реалиями, то московские дьяки из центральных приказов были чем-то вроде современной Администрации Президента.

Но что характерно – персы удивлялись вовсе не централизации управления. Их поражало, как вольно ведут себя россияне с боярами и даже с самим царем, сохраняя личное достоинство в их обществе.

Во время бунта 1648 года царь Алексей Михайлович выходил на площадь, беседовал и договаривался о чем-то, а потом «по рукам бил» с «народом» – то есть с людьми из скопившейся перед царским дворцом толпы. Для поляков как раз не было ничего нового в такой сцене. А вот персы были буквально потрясены. И правда – представьте себе Персидского шаха, который на площади спорит о чем-то с людьми, договаривается с ними, жмет или бьет рука об руку.

И о пьянстве русских байку пустили не немцы, – хотя бы потому, что пили столько же, если не больше, и примерно такие же напитки. Вот французам и итальянцам было странно видеть действие крепких напитков. То ли дело виноградное вино! Потягивай весь день, мозги в тумане, а со стороны ничего, не особо заметно. Держишься вертикально, громко не орешь и не шатаешься… Благодать!

Заметим, этот стереотип в странах Южной Европы действует не только по отношению к России. Если посмотреть комедийные французские фильмы 1950– 1960-х годов, особенно с участием Луи де Фюнеса, то увидим, что в этих фильмах англичанин непременно алкоголик. Причем тонкие, изящные вина ему не интересны, а обнаружив в своем номере гостиницы бутылку с иным напитком, оскаливается и берет ее трясущимися руками:

– О-о-о!!!! Виски!!

Для непьющих же мусульман, турок и персов все были одинаковы – что французы, что британцы, что русские.

В общем, иноземцы творили не один какой-то миф, а великое множество, каждый в соответствии со своим архетипом. Каждый писал о том, что видел с точки зрения жителя своего государства, с точки зрения своего личного и исторического опыта.

Почему же настал тот момент, когда соединились бытовые мифы итальянцев и персов, немцев, британцев и французов?

Ответ может быть только один: кому-то это очень было нужно.    

Отбор «подходящих» стереотипов

Иноземцы отличались многообразием точек зрения на Русь, и зависели эти точки зрения от множества разных причин.

Во-первых, от причин, которые привели иноземца на Русь: от дипломатических и военных миссий до торговли и миссионерства.

Заметим, от католических миссионеров исходят самые негативные оценки Руси. Борьба за приход и сферу конфессионального влияния была одной из основных причин рождения черных мифов о России.

У греческого православного Арсения Елассонского вероисповедных споров с московскими православными ненамного меньше, чем у католиков. Но он не шел в Россию с миссией и не пытался ее исправлять и переделывать.

И потому самая прямая причина русофобии – изначально нечестный подход к стране. Ватикан хочет унии с московским православием, хочет перекрестить Русь в католицизм, хочет подчинить ее духовную жизнь себе. Естественно, такое желание идет от изначального признания страны скверной и неполноценной. Вот удастся перекрестить, – можно будет рассказать положительный миф в духе «Повести временных лет»: были русские «зловидны» и «зверообразны», а сделались католиками, и святые на небесах не нарадуются на их ангелоподобие.

Герберштейн также выполняет очень неблаговидную миссию стравливания Московии и турок, после чего Священная Римская империя германской нации загребла бы жар русскими руками.

Отметим, что первые негативные книги о России написаны людьми, которые пришли на Русь далеко не как союзники.

Во-вторых, оценка Руси прямо зависит от успеха миссии иноземца.

Характерно, что один из самых «положительных» отзывов оставил моряк Ченслор. Он попал на Русь случайно, совершив великое и рискованное плавание по совершенно неизвестным морям. Это ведь совершенно не то, что ехать по дорогам Германии и Польши с пачкой дипломатических писем, поднося к носу надушенный платочек на постоялых дворах.

Миссии дипломатов оказались в основном неудачными потому, что они хотели переделать Россию, исправить ее, изменить. Олеарию это свойственно меньше, поэтому его описание объективнее.

Ченслор же – моряк, первооткрыватель, торговец, приехал в новую для него и уже потому очень интересную страну. Пережил увлекательные приключения. Познакомился с новыми людьми. Заработал неплохие денежки. Злобствовать вроде ни к чему.

Сравните русофилов и русофобов того времени: среди первых намного больше успешных людей.

В-третьих, оценка России зависит от личности пишущего.

Флетчер и Ченслор хотели примерно одного и того же, но у Ченслора все получилось, в том числе и потому, что он по-человечески другой. А у Флетчера не получилось, потому что с первых часов пребывания на русской земле он противопоставил себя русским традициям.

А когда не получилось, то и Россия оказалась плохой, неказистой страной.

Маржерет – профессиональный наемник. Жил наемником, умер наемником. Но он честен, разумен, справедлив. У него есть своя личная точка зрения на любые события, и он не идет против своей совести. В его биографии много битв, но нет ни одного палаческого приключения в стиле Штадена…

Штаден – тоже авантюрист и наемник, слуга многих государей. Но в отличие от Маржерета это тип, которому в любые времена и при любом устройстве общества самое красное место на виселице или, по крайней мере, на каторге.

Такой, как Маржерет, в чужой стране будет искать других таких же, чтобы с ними объединяться и дружить. Он будет смотреть на другую страну и народ честным взглядом воина, искать в «другом» какие-то положительные черты. Ну, хотя бы черты не неприятные, не отвратительные. Ведь странно как-то и неприятно жить и умирать в стране идиотов.

А такие, как , будут как раз стараться увидеть вокруг грязь и гадость. Во-первых, по привычке: ведь для него грязь – привычная среда обитания. Во-вторых, из самозащиты, – чтобы везде была грязь и мразь, чтобы не слишком выделяться на общем фоне. В-третьих, для самоутверждения: не я один такой. Все вокруг тоже дерьмо!

В конце концов, Россия XVI века велика и многообразна. Россия – это и благовест, слышный за десятки верст от ближайшей колокольни. И вопли пьяниц, дерущихся на испятнанном мочой снегу у кабака. Это героическая оборона Пскова и приключения «предприимчивых» бандюганчиков типа слуг самого Штадена. Русский народ – это и незаслуженно забытый сегодня князь Воротынский, остановивший Девлет-Гирея у Лопасни,^[56] спасший нашу столицу от полного уничтожения, и профессиональный палач Малюта Скуратов. И духовник Ивана IV Сильвестр – автор Домостроя, и сумасшедший юродивый на паперти.

Вопрос: во что упрется, что выхватит взгляд иноземца. А выхватит он явно то, что ближе ему.

Было бы странно, если бы Маржерет описывал русских как пьяниц и негодяев, а Штаден – как людей умных и справедливых.

Не только на примере Маржерета и Штадена видно, как влияют личные качества писавшего на характеристику страны и народа. Так же и с двумя британцами – Флетчером и Ченслором. И голландский торговец Масса по своим человеческим качествам куда привлекательнее аристократа и дипломата Герберштейна.

Точки несоприкосновения

Да не буду я понят так, что только плохому человеку может не нравиться Россия. Любовь – дело добровольное. В конце концов, не обязан никто любить Россию. Разумеется, у каждого народа всегда останутся традиции и привычки, которые не разделяют его соседи. И доля взаимного непонимания и неодобрения не исчезнет даже при самом пылком согласии и самой тесной дружбе между народами. Но и эти различия тоже можно трактовать по-разному.

Можно – как признак дикости и малокультурности русских, их недостаточной цивилизованности. И в целом как проявление нашей «скотской сущности». А можно – как этнографические особенности, совершенно нейтральные по своему смыслу.

Среди «обвинений» иностранцев есть упоминание «скучной», «однообразной» и «невкусной» пищи. Тут только руками разведешь – «не нравится – не ешь».

В конце концов, ведь ни приверженность итальянцев к пицце и пасте, ни любовь англичан к «fish and chips», ни поедание японцами сырой рыбы вперемешку с недоваренной рисовой кашей не служили и не служат причиной считать их «неправильными» и «цивилизационно неполноценными».

Русские действительно любят баню и не любят мраморных бассейнов. Да и мрамора у нас нет. Вообще большую часть года бассейн у нас как-то мало пригоден.

Русские и впрямь преданы своему царю и крестятся справа налево, а не слева направо. Ну и что? Достаточно последовательно считать, что поедание пирогов ничем не хуже использования в пищу гамбургера, а щи ничем не лучше и не хуже буйабеса,^[57] и не спорить по этим поводам вообще.

Стоит любому из иноземцев отказаться от своего «цивилизационного эгоизма» или центризма, – как кому нравится – и тут же, как карточный домик, рассыпаются 90 % всех его обвинений.

К сожалению, записки иностранцев о России XVI–XVII веков использовались интерпретаторами не любовно и даже не нейтрально.

В XVIII–XX веках весь этот материал стал прекрасной основой для создания политически ориентированных мифов.            

Основа для черного мифа о России

Мы уже видим, что за два столетия контактов, от Василия III до Петра I, иноземцы понаписали о Руси много разного. И качество, и дух написанного зависят от намерений иностранца, от успешности его миссии в России, его человеческих, личных качеств.

Большая часть заезжих путешественников описывали быт и нравы русских, как правило, противоречиво и поверхностно. Не имея возможности и времени, а то и не желая вникнуть в суть русского уклада, эти путешественники выдергивали из контекста некоторые символы – тройка, балалайка, самовар, матрешка. В текстах «цивилизованных» авторов между строк читается страх, который испытывали путешественники, наблюдая Россию сквозь окно «отеля» или кареты.

Разумеется, таким же примерно образом писали не только иноземцы о России в XVI–XVII веках. Примерно в таком же стиле писали порой англичане об итальянцах, или немцы о французах. А что писали англичане об ирландцах, вообще переводить бывает трудно – слишком много в текстах так называемой ненормативной лексики.

Обычнейшее нежелание понимать «другого», этноцентризм уже не первобытного племени, а как будто цивилизованного народа.

В писаниях любого из иноземцев легко найти и хорошее, и плохое. Вопрос – на чем фиксировать внимание и что считать важным. Даже сочинения Штадена и Герберштейна можно при желании посчитать панегириком Московии и всего русского народа. Для этого достаточно «нужным образом» подобрать цитаты из их книг, а все остальное объявить «несущественным».

Практически все те письменные источники, с которыми впоследствии знакомились иностранцы, прежде чем приехать в Россию, пестрят противоречиями. На одной странице можно встретить обвинение в грязи русских и здесь же удивление о распространении обычая мыться в бане каждую неделю. Изумление по поводу изобилия соседствует с описанием лености. Сетования по поводу отсутствия дорог эмоционально окрашены, а прекрасно отлаженная работа одной из первых в мире почтовой службы воспринимается как должное.

Существовали и серьезные, вдумчивые описания тех авторов, которые вживались в русский образ жизни, но они, как правило, не в состоянии переломить миф, потому что немногочисленны и рассчитаны на ограниченный круг серьезных исследователей.

Возникает естественный вопрос: почему же эти произведения делаются базой, основой для формирования черного мифа о России? Ведь при желании можно сделать все наоборот!

Можно… Но желания создать положительный миф о России, как видно, все же не было. А вот черный создать хотелось. Речь идет не о «теории заговора», не о воле злого человека или кучки злонамеренных лиц. И не о враждебности Запада по отношению к России.

Дело здесь в том, что ранее, до XVI–XVII веков Россия – не конкурент для стран Запада. В эпоху Древней Руси разные концы Европы жили слишком изолированно. В XIV–XV веках Европа только приближалась к границам Руси. А в начале XVI столетия, после завоевания Псковской земли, централизованное государство Российское, Московия, становится конкурентом Запада. И экономическим конкурентом, и политическим, и геостратегическим.

Россию начинают бояться. И принимают меры, порой не особенно корректные. В 1547 году Иван Грозный поручил послу Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их.

Найти также и книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров.

Примерно тем же занимались в большей или меньшей степени впоследствии все российские государи, наиболее активно, как мы знаем, – Петр I. Нанимали иностранцев, заимствовали технологии и старались взрастить и обучить иностранными мастерами свои «национальные» кадры.

Мало кто сегодня помнит, но одним из важных факторов успеха сталинской индустриализации стало активное использование именно зарубежного опыта и технологий. «Покупали» не просто «специалистов» – инженеров из США и Европы, давали подряды западным индустриальным проектным бюро на проектирование и «архитектурный» надзор за сборкой и отлаживанием целых заводов, промышленных комплексов.

Мы все знаем о купленном в Италии и собранном в Тольятти «под ключ» АВТОВАЗе.

Но мало кто знает, что проекты десятков гигантов отечественной индустрии, основанных в 30-е годы XX века приобретались на Западе. Это был разумный шаг, пожалуй, единственная возможность, не изобретая велосипед, в кратчайшие сроки совершить индустриальный рывок.

Именно таким образом Сталину удалось, по словам одного английского историка, «приняв Россию с сохой, оставить ее с ракетами».^[58]

Будем объективны: то, что Россия в 1920-е годы оказалась «с сохой», с полностью разрушенной экономикой, транспортной системой, энергетикой и инфраструктурой – заслуга не в последнюю очередь самих большевиков, в том числе Джугашвили и сотоварищи. В общем, попыткам современной России произвести мену – «сырье в обмен на технологии» уже лет этак 600.

Шлитте выполнил задание царя, завербовал 123 человека. Однако Ливонский орден боялся, что привезенные Шлитте мастера усилят военный потенциал Русского государства. Он попросил любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали и посадили в тюрьму. Мастера, естественно, разошлись. Один из них, Мейстер Ганс, попытался было самостоятельно пробраться в Россию, но был схвачен в двух милях от границы и казнен (!).

Вторую группу ремесленников, которую возглавляли доктор права Иоганн Цегендер фон Россенек и некий Вольф из Страсбурга, также постигла неудача. Их захватили в Вендене и продержали в заключении пять лет.

Цегендера отпустили лишь в июне 1553 года, взяв с него клятву не пытаться пробраться в Московию. Ремесленники же остались на службе в Ливонии.

Эти истории типичны для того времени. Здесь ясно виден страх перед конкурентом.

Вообще все очень напоминает историю пресловутой американской поправки Джексона-Вэника.^[59]

Хотя бы часть Запада начинает осознанно хотеть, чтобы новый конкурент – Московия в европейском общественном мнении выглядела изначально порочным государством.

И по мере становления централизованного государства Российского происходит качественное изменение мифов. Сохраняя тот же легкий, в иных случаях ироничный стиль, в фольклоре начинает усиливаться описание отрицательных привычек. В записках иностранных путешественников бытовые неурядицы и единичные проявления описываются как типичные. Со временем исчезает даже ирония и появляется откровенное осуждение.    

             продолжение здесь