«Мы в бою развеяли миф, что москвичи на СВО не воюют»

Ветеран СВО Кузинков: После фронта в лес уже не пойду, но внутри у меня поменялись жизненные ценности

«Сегодня весь смысл моей жизни – помогать парням: и тем, кто вернулся, и тем, кто ещё там, воюет». Ветеран СВО Алексей Кузинков рассказал газете ВЗГЛЯД, как с помощью пулемёта отбил танковую атаку, почему в мирной жизни он теперь ходит только по асфальту и какие психологические изменения после ранения оказались сильнее физических.

Участие в спецоперации стало поворотным событием в жизни многих российских мужчин и повлияло на всю их дальнейшую судьбу. Особенно это коснулось тех, кто был мобилизован осенью 2022 года – их жизнь радикально изменилась всего лишь за несколько дней.

51-летний житель столичного района Черёмушки ​Алексей Кузинков был одним из тех, кто получил повестку в 2022 году. Через полгода он вернулся из зоны боевых действий из-за ранения, но по-прежнему считает своим долгом регулярно ездить к своим сослуживцам на передовую и оказывать им ту помощь, на которую способен.

Что оказалось самым ценным из того, чему его учили в учебной части, за что Родина наградила медалью «За Отвагу» и какие слова он говорит таким же, как и он, ветеранам, вернувшимся с фронта, Алексей Кузинков рассказал газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Алексей Вячеславович, как вы оказались на СВО? Была ли у вас военная подготовка, военный опыт?

Алексей Кузинков: Много лет назад (1990–1992 годы) я прошёл срочную службу, присягал ещё советскому народу. После службы ещё пять лет проработал в органах внутренних дел – опером, а потом ушёл в коммерцию. И в последние годы у меня было всё хорошо – приличная зарплата, высокая должность. Был начальником склада одного крупного спортивного клуба.

Вот только события на Украине меня очень тревожили. И все вокруг меня понимали, что впереди что-то нехорошее.

ВЗГЛЯД: Некоторые из наших сограждан тогда считали, что на Украине сами разберутся, а нам не стоит вмешиваться.

А. К.: Я всё-таки воспитан так, что это наша единая большая Родина. Самого себя не обманешь. Я бы не смог усидеть спокойно, остаться в стороне. Это мужское просто, поймите! Когда ты переживаешь за свою семью, за свой дом, свой город, за свою страну. Поэтому когда в феврале 2022-го года началась СВО, у меня внутри всё сильно затрепетало. Я не отрывался от телевизора. Понимал, что это боль и война.

И как только в сентябре началась частичная мобилизация, я почувствовал – это для меня звонок. Пришёл в военкомат и попросил уточнить, есть ли я в списках. Там сказали: «О, красавец! Здоров, всё в порядке? Тогда держи повестку. Ты мобилизован».

ВЗГЛЯД: Как отреагировали дома?

А. К.: Для жены это был шок. Но уже через пару дней я был в строю.

ВЗГЛЯД: В какую часть попали?

А. К.: Сперва в Таманскую дивизию на обучение и боевое слаживание. Потом из нас сформировали штурмовой отряд и перевели в Кантемировскую.

ВЗГЛЯД: Чему и как вас учили?

А. К.: Нас готовили очень хорошо, с октября по декабрь шло боевое слаживание. Эти три месяца учили штурмовым действиям: работа с оружием, работа на участке территории, по периметру, на открытой местности и в закрытой, в городе и в сельской местности.

Самое ценное – учили выжить, а потом победить. Именно в такой последовательности. И мы хорошо воевали именно потому, что хорошо этому выучились. В начале января мы переехали в ЛНР и приступили к боевым действиям.

ВЗГЛЯД: Как вас встретили уже в боевом подразделении?

А. К.: Больше всего парней удивило, что мы из Москвы.

ВЗГЛЯД: Думали, москвичи не воюют?

А. К.: Есть такой миф, да. И мы этот миф развеяли – в бою хорошо себя проявили.

Спасибо боевому слаживанию и командирам. Мы, мобилизованные – люди разных специальностей: врачи, инженеры и учителя, таксисты, предприниматели, работник метро, слесари – в итоге все стали единым военным коллективом.

ВЗГЛЯД: В чем заключалась ваша боевая работа?

А. К.: Я был замкомандира штурмового отряда 423-го гвардейского мотострелкового Ямпольского полка Кантемировской дивизии. В качестве пулемётчика прикрывал штурмовые группы. Работал с ДШК – это крупнокалиберная «ляля» такая. Год производства – 1959-й, но до сих пор шикарная машина. Деревянный дом способна превратить в щепки. Может и БМП прошить, если по прямой бьёт.

ВЗГЛЯД: Вы награждены медалью «За Отвагу». За что?

А. К.: В начале 2023 года мы заходили в Стельмаховку, луганское село недалеко от райцентра Сватово. Шёл дождь, то есть хорошая погода, потому что в дождь БПЛА не летают. Мы задним ходом подкатили на «Соболе», аккуратненько спустили мою «лялечку» в кусты – сверху над селом, где заранее присмотрели позицию. Наши парни начали в село заходить, а мы с напарником сверху прикрываем. Наша задача – если вдруг в селе обнаружится пулемётное "гнездо" или миномёт, накрыть эту точку огнём. И тут вижу: внизу прямо передо мной, метров двести, выезжает украинский танк Т-80 и дает залп в сторону наших парней. И я открываю по танку огонь.

ВЗГЛЯД: Но зачем? Ведь пулемёт не пробьёт танковую броню. Это как горох об стену.

А. К.: Я не знаю зачем! Это была мгновенная реакция, думать было некогда. Я просто видел, что танк накрывает огнём моих парней. Они шли по открытому пространству, как на ладони. Я думал только о том, что должен как-то их спасти. И выпустил в танк всю пулемётную ленту.

Мы уже надели на ДШК вторую коробку, собираюсь опять стрелять, и тут мне напарник кричит – «Аккуратнее! Смотри!» Вижу: башня разворачивается в нашу сторону. Мы успели отбежать до того, как танк выстрелил по нашей позиции. Он долбанул – и в итоге разнёс и «Соболь», и «лялю» мою в клочья. В общем, я сам это подвигом не считаю.

ВЗГЛЯД: Однако вы отвлекли его внимание от штурмовой группы.

А. К.: Да, но танк почему-то встал, не уходил и замолчал. Потом и наши бойцы подошли к танку, всадили ему в бок РПГ. Уже позднее выяснилось, что я каким-то чудом из пулемёта перебил танку трак и он был обездвижен. Танкисты поняли, что сейчас по ним ещё добавят из гранатомёта, вылезли и убежали. Моей задачей было прикрывать парней, и я её выполнил полностью.

ВЗГЛЯД: А как и когда вас ранило?

А. К.: Это было в первых числах апреля 2023 года. Наверно, мы сами «спалили» наш пункт временной дислокации, блиндажи. Дроны ВСУ заметили, что здесь группируется много солдат. Артналёты бывали и раньше, но они велись вслепую – где-то вдалеке побабахает, ничего особенного. А тут снаряды начали падать точно по нам. Я пережидал в блиндаже. Прилетел снаряд, и всю крышу, брёвна в три наката, как одуванчики сдуло! Одно из брёвен попало в меня, нас завалило.

ВЗГЛЯД: Что чувствовали в тот момент?

А. К.: Сидишь, как в легковой машине, в кабине, сдавленный со всех сторон, но при этом с оружием в руках...

Через несколько часов нас откопали, оттащили брёвна. Я проплевался, оклемался. Думаю, переломов нет, вроде всё Слава Богу. Но через несколько дней, когда синяки сошли, смотрю в зеркало – и думаю: вау, как тебя разнесло! Стало тяжело двигаться. И чувствую – внутри тоже что-то не то. Если говорить медицинским языком, то у меня потом нашли синдром длительного сдавливания. Оказалось, повреждены внутренние органы. Меня эвакуировали за "ленточку", а уже на следующий день положили на операционный стол. Сделали три полостных операции с потерей органа. Больше я не воевал.

ВЗГЛЯД: Долго приходили в себя после боевых действий?

А. К.: В госпитале, когда подлечили, первое осознание было такое: ты хлебнул кровушки. И смерть на самом деле так близка! Второе: понимаешь смысл поговорки «война – дело молодых». Как на собаке, раны уже не заживают. Сил реально нет. Мне ведь уже за 50.

ВЗГЛЯД: Были ли сложности с оформлением документов? Выплатами?

А. К.: Со мной по выплатам все сложно. Я вынужден доказывать, что получил военную травму и мне положены соответствующие выплаты. А всё потому, что фельдшер на передовой, в окопе, поставил неправильный первичный диагноз. Но после всех операций, после военно-судебной экспертизы врачи дали заключение, что это именно военная травма. Документы поданы в суд, жду результата.

Но я – это не самое главное. Куда важнее, что были проблемы у моих сослуживцев по нашему штурмовому отряду. Уже после того, как я был ранен, без меня, летом 2023 года, они по срочному вызову зачищали село Новая Таволжанка Белгородской области после прорыва туда украинских диверсантов. Тогда у нас случились первые серьёзные потери, шла жестокая мясорубка, потому что и со стороны противника были далеко не мальчики. Были среди наших и погибшие. И вот с выплатами их родным возникли проблемы.

ВЗГЛЯД: Почему?

А. К.: Да потому что юридически они погибли не на территории Украины, не в зоне спецоперации. И эвакуированы их тела были с российской же территории. А значит, как нам тогда сказали бюрократы, и выплаты им не положены. Мол, они на СВО не воевали. А ведь парням посмертно дали Ордена Мужества – они героически погибли, выполняя боевое задание.

В итоге мы вопрос решили – но это было очень сложно.

ВЗГЛЯД: Чем стали заниматься потом, после госпиталя? Как возвращались к мирной жизни?

А. К.: Когда меня комиссовали, было морально очень тяжело. Пришло осознание, что я прежней гражданской жизни уже не хочу. Мои ребята воюют – а я тут, в тылу. Думал, пойду обратно на фронт, хоть в каком-то качестве, шофёром на водовозку или на бензовоз. Или просто буду сидеть в тылу и парням набивать магазин пулемёта, чтобы хоть как-то быть полезным.

Поэтому я стал ездить к ребятам, сослуживцам, в наш полк, прямо на передок, привозить продукты, гуманитарку. Знаете, что сейчас, зимой им в первую очередь повезу? Спальники.

Спальник во фронтовых условиях живёт две недели. Часто ведь спишь прямо на голой мокрой земле. А без нормального спальника ты быстро заболеешь…

Также я стал помогать тем, кто здесь, в госпиталях. Вплоть до организации дополнительных осмотров и операций. Всё это мне помогло несколько прийти в себя.

ВЗГЛЯД: К психологам обращались?

А. К.: Да, работали и психологи. И я им благодарен. Они грамотно объяснили мне, что мой фронт теперь – здесь, в тылу.

ВЗГЛЯД: Чем занимаетесь теперь?

А. К.: Сегодня я работаю в едином центре поддержки ветеранов СВО в Москве (центр выполняет функции Московского филиала фонда «Защитники Отечества» – прим. ВЗГЛЯД). Этот центр – великое дело. Тут ведут всю полную работу по реабилитации и социализации ветеранов. Им оказывается конкретная помощь. Мы как равный с равными говорим с парнями, понимаем друг друга. Так ребята быстрее адаптируются к мирной жизни.

Ну и кроме того, я общаюсь, выступаю, езжу в регионы, встречаюсь с трудовыми коллективами, со школьниками. Как мне, советскому ребенку, в своё время ветераны Великой Отечественной в школах рассказывали о своём опыте, и я его воспринял – так и я сегодняшним школьникам рассказываю о своём. Если мы сейчас детей своих упустим, то некому будет передать страну.

Кроме того, в Москве бесплатно переучивают участников СВО на хорошие специальности, в том числе связанные с современными технологиями. А большие компании, у которых много ресурсов, принимают их на работу.

ВЗГЛЯД: Что вы говорите парням, которые приходят к вам после ранений?

А. К.: Что нельзя раскисать в такое переломное время. Если ты мужчина, если встал и пошёл защищать Родину, если вернулся раненый или даже после ампутации, то жизнь твоя не закончилась.

ВЗГЛЯД: Но ведь не все ветераны готовы идти к вам за поддержкой.

А. К.: Да, иногда нам говорят: хочу побыть в тишине, с семьёй. Но если такого просто оставить одного дома у телевизора, то понятно, чем это закончится. Особенно если ветеран без семьи и особенно если ампутант. Месяца через два "сядет" на стакан. Будет через окно кричать во двор дружкам: «Сходите за пивком и дуйте ко мне!»

И смысл моей жизни сейчас в том числе в том, чтобы этих парней оттянуть от водки. Сделать так, чтобы они нормально вернулись в общество.

ВЗГЛЯД: А сами как психологически себя ощущаете?

А. К.: Не без сложностей. Окно у меня выходит на улицу и почти всегда открыто – и когда мотоциклисты едут, я остро реагирую. Потому что звук мотоциклетного мотора похож на звук украинского дрона «Баба Яга». И мотороллеры по той же причине терпеть не могу, сразу просыпаюсь.

Лес для меня – и в Москве опасность. Я туда не пойду.

Я хожу всегда по асфальту, потому что знаю, что такое мины. Это уже в подсознании, понимаете? Так что война из меня до конца не вышла.

После госпиталя я был и физически, и эмоционально выжат досуха. Когда жена в госпиталь приехала, то расплакалась: «Ты такой худой!» Я когда уходил на фронт, во мне было 132 кг, а в больнице – около 80. Я отвечаю: «Ты не представляешь, что у меня внутри». А внутри у меня поменялись жизненные ценности.

ВЗГЛЯД: В какую сторону поменялись?

А. К.: Пришло осознание, что отдать жизнь за други своя – это самое важное. Теперь парни из нашего полка – это братья мои. Неважны возраст, национальность, ты становишься с ними единым целым. Я благодарен жизни за то, что таких парней на фронте встретил. Был период, когда даже семья ушла на второй план. Но мне повезло с женой. Она в один момент всё поняла и приняла, что я стал таким. Сказала: «Я тобой горжусь».

Вот смотрите, я до войны с удовольствием ходил на футбол. Мог в ресторанчике встретиться с друзьями. Или думал о том, как накопить денег, чтобы в отпуск в Турцию поехать. Или в Европе погулять, пошиковать. А сегодня для меня все это звучит просто дико. Какой футбол, какая Европа? Каждому надо понять, есть у него стержень или нет. И стране в целом надо это понять.

Сегодня весь смысл моей жизни – помогать парням: и тем, кто вернулся, и тем, кто ещё там, воюет. И если Родине будет необходимо, я снова всегда встану в строй.

Текст: Пётр Казанцев