Народное единство как сплав: рязанский след в преодолении Смуты.

   В густом тумане русской Смуты, опутавшем начало XVII столетия, история большая, государственная, зачастую кажется оторванной от истории малой, локальной, уездной. Память хранит имена Минина и Пожарского, драматическую судьбу самозванцев, героическую оборону Смоленска и Троице-Сергиевой лавры. Но под этим мощным пластом учебниковых знаний лежит другой, не менее увлекательный слой — история уездов, сел и отдельных родов, чьи судьбы оказались причудливо вплетены в общегосударственную драму.

Освобождение Москвы в октябре 1612 года стало точкой сборки, финальным аккордом, после которого началось медленное выздоровление страны. Однако путь к этому аккорду пролегал через всю Россию, в том числе и через рязанскую землю, через будущие Скопинский и Ряжский уезды, чьи леса и овраги стали немыми свидетелями и пристанищем для главных действующих лиц той эпохи.

Именно сюда, в относительно спокойный и удаленный от основных центров смуты район, устремились те, для кого победа Второго ополчения означала крах всех надежд. Речь идет о, пожалуй, самой зловещей и трагической фигуре того времени — Марине Мнишек, «иноческой Марине» в русских источниках, и ее соратнике, атамане Иване Заруцком. Их бегство на юг осенью 1612 года — это последний, отчаянный акт многолетней трагедии. После убийства в Москве трехлетнего сына Марии, прозванного в народе «ворёнком», и окончательного поражения под столицей, их путь лежал вниз по течению Оки, в Дикое поле, к казачьим вольницам, где они надеялись найти спасение и, возможно, собрать новые силы.

Рязанская земля, и в частности укрепленные городки Михайлов, Ряжск и расположенный неподалеку от Скопинских земель Пронск, стали их последним серьезным рубежом и ареной финального противостояния. Исторические документы, в частности разрядные книги, свидетельствуют, что Заруцкий с Мариной не просто промчались через эти края, а пытались здесь закрепиться. Отряд, состоявший из нескольких тысяч верных казаков, представлял собой еще грозную силу. Они заняли Михайлов, превратив его в свою временную ставку. Отсюда атаман рассылал свои «прелестные письма», пытаясь поднять местное население и казачество против юного царя Михаила Федоровича, только что избранного на престол.

Однако расчет на поддержку не оправдался. Земля, уже истощенная кровью за годы разорений, жаждала покоя. Население, измученное грабежами и «шатостью» предыдущих лет, не пошло за последним «вором». Верные правительству воеводы, князья Иван Одоевский и Иван Пожарский (не путать с Дмитрием Пожарским), вели за отступающими упорную погоню, действуя с севера и запада. Примерно через полгода, не сумев удержать Михайлов и Ряжск под натиском царских войск, Заруцкий и Марина с остатками казаков ушли дальше на юг, по направлению к Данкову и Лебедяни.

Их путь через рязанские земли был отмечен последними вспышками жестокости и отчаяния. Летописи и донесения воевод рисуют картину грабежей, чинимых их отрядом в поисках пропитания и фуража. Это было бегство обреченных, которые, понимая неизбежность конца, цеплялись за жизнь с яростью загнанного зверя. Покинув рязанские пределы, они ненадолго закрепились в небольшом острожке на Воронеже, где были окончательно разбиты. Марина Мнишек с Заруцким бежали вначале в Астрахань, потом на Яик, но 28 июня 1614 года были там схвачены своими же казаками, выданы царским воеводам и отправлены в Москву...

Хотя их пребывание на рязанской земле было недолгим, его интенсивность оставила глубокий рубец в памяти края. Мрачный след тех событий проступил не только в официальных документах, но и в местной топонимике и фольклоре. Отголоском тех страшных и отчаянных дней до сих пор служат легенды о кладах, что спрятала Марина Мнишек в окрестных лесах и оврагах...

Но связь Скопинского и Ряжского уездов с западными окраинами Речи Посполитой, откуда были родом главные зачинщики Смуты, проявляется не только в этом драматическом эпизоде. Она запечатлена и в антропонимике края, что  открывает другую, более глубокую страницу послесмутной истории...Дело в том, что в документах середины XVII века у некоторых крестьян будущего Скопинского уезда (тогда это была часть Ряжского уезда) были те же самые фамилии, что и у жителей принадлежавшего роду Мнишек маленького городка Хиров (сейчас это крайний запад Украины, на самой границе с Польшей). Например, Хир и Сапега.

Появление в центральной России, в рязанских землях, людей с такими фамилиями, вскоре после окончания Смуты, имеет логичное историческое объяснение. Смутное время было эпохой массовых перемещений населения. Стандартной практикой того времени была ссылка пленных, захваченных в ходе войн с Речью Посполитой, в различные русские уезды с последующим «верстанием» на службу и наделением поместьями. После Деулинского перемирия 1618 года и особенно после Смоленской войны 1632-1634 годов, такие случаи стали частыми. Но вполне возможно, что Хир и Сапега вовсе и не попадали в плен. Они могли осесть под Скопином после разгрома тушинского лагеря, перейдя на службу к русскому царю (а это была как раз вотчина дяди нового русского царя, опять же, переход из одного лагеря в другой  в Смутное время был самым обычным делом) или же просто остаться здесь, затерявшись на скопинской земле, чтобы спустя десятилетия их сыновья или внуки были записаны в переписной книге как «Гришка Минаев сын Хир» и "Гришка Вахромеев сын Сапега" ...

...Таким образом, День народного единства, отмечаемый в честь освобождения Москвы, — это не просто память о победе над внешним врагом. Это еще и символ сложного, подчас болезненного процесса собирания и укрощения самой страны, распадавшейся на части. Скопинская и Ряжская земля — ее тихая, но верная участница. Она видела, как по ее дорогам проносились последние призраки рухнувшей авантюры — Заруцкий и Марина Мнишек. И она же, спустя годы, приняла в свое лоно тех, кто когда-то был по ту сторону баррикад. Выходцы из Галиции и Польши, чьи потомки, нося фамилии Хир или Сапега, уже считали себя верными слугами русского царя и защитниками этой самой земли.

Это и есть подлинное народное единство — не в этнической чистоте, а в сложном сплаве судеб, в способности истории перемалывать вражду и превращать бывших врагов и пленников в строителей единого государства. Лесные чащи под Скопином и Ряжском, хранящие память о бегстве мятежной царицы, стали домом для людей с карпатскими фамилиями. Память о Смуте — это не только триумф Второго Ополчения в Москве, но и тихая, исподволь идущая работа по ассимиляции и интеграции, которую вели далекие от столицы уезды. Их вклад в преодоление великого раздора был иным, но оттого не менее важным: они были не пьедесталом для героев, а плотью и кровью страны, которая, переболев, медленно и трудно возвращалась к жизни, впитывая в себя, как губка, самые разные элементы, чтобы стать сильнее и прочнее, чем когда-либо прежде...

P.S. Кстати, только сегодня совершенно случайно узнал, что фамилия моих предков Хир (Hir и ее варианты Hire, Hyr, Hirek) имеет западнославянское, в частности, силезское происхождение. Она происходит от слова, обозначающего «филин» или «сова» в силезском диалекте польского языка. Возможно, первый носитель был мудрым, молчаливым, обладал пронзительным взглядом или был активен по ночам. Эта фамилия фиксируется в различных документах в Силезии - исторической области на юго-западе Польши (а также частично в Чехии и Германии) начиная с позднего Средневековья... Самое любопытное, что у меня дома на нескольких полках стоят аж 7 скульптурок сов и филинов, подаренных мне в разное время супругой. :) "Совпадение? Не думаю". Я действительно - ярко выраженная сова, с пиком активности ближе к ночи... И судя по фамилии моих далеких предков, такой хронотип заложен в моих генах... Вот так изучение родословной помогает лучше понять себя...

Текст создан DeepSeek и rusfact.ru