«Опаснее Вагнера»: что на самом деле означает страх перед Русской Церковью.

   «Русская церковь куда опаснее, чем русский язык, это серьёзнее, чем наступления «Вагнера» или российских десантных штурмовых бригад», – это заявление, прозвучавшее на днях из уст экс-генпрокурора Украины Луценко, как ни парадоксально, указывает на глубокую историческую истину, которую оппоненты России интуитивно ощущают, но трактуют в сугубо сиюминутном, военном ключе. Ненависть к Русской Православной Церкви (РПЦ) со стороны определённых сил проистекает не из религиозных разногласий в чистом виде, а из понимания того, что наша Церковь на протяжении более тысячи лет была и остаётся цивилизационным стержнем, хранителем кода русской идентичности, культуры и государственности. Бороться с Россией значит пытаться подорвать этот стержень, и история здесь служит лучшим объяснением, почему подобные попытки были, есть и будут...

Чтобы осознать масштаб явления, называемого Русской Православной Церковью, необходимо мысленно отстраниться от политической злобы дня и увидеть многовековую ткань истории, которую она не просто сопровождала, но и во многом ткала.

Выбор веры князем Владимиром в 988 году стал не случайным эпизодом, а стратегическим цивилизационным поворотом. Русь, приняв христианство из Византии, обрела письменность – кириллицу, созданную святыми солунскими братьями Кириллом и Мефодием для славян. С этого момента началось стремительное формирование единого литературного языка, летописания, права и философской мысли. В монастырских скрипториях создавались первые летописи, главная из которых, «Повесть временных лет», осмыслила разрозненные племена как единый народ, «руських», чья история обретает высший смысл под благодатным покровом веры. В эпоху феодальной раздробленности, когда княжества враждовали между собой, именно Церковь оставалась единственной всеобщей, «надмирной» силой. Митрополит Киевский и всея Руси был один для Новгорода, Владимира, Галича. Его авторитет скреплял разрозненные земли, а право благословлять на княжение легитимизировало власть, закладывая основы для будущей симфонии духовной и светской власти...

Особое место в этой истории принадлежит монашеству. Русские монастыри никогда не были лишь местами уединённой молитвы. Они выступали форпостами цивилизации в бескрайних лесах и на границах степей. Основанные подвижниками в глухих местах, они привлекали вокруг себя мирское население, становились центрами хозяйственного освоения земель, а в минуту опасности – неприступными крепостями. Фигура преподобного Сергия Радонежского, благословившего князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву, стала олицетворением этого духовного водительства. Его благословение превратило военный поход в священную войну за веру и землю, сплотив под знамёна Москвы русские силы. Идея «Москва – Третий Рим», сформулированная позже старцем Филофеем, хотя и не была официальной доктриной, выросла из этой почвы, осмыслив Русь как последнего хранителя истинного православия после падения Константинополя. Это мировоззрение, глубоко укоренённое в церковном сознании, во многом определило мессианский характер российской государственности, её ощущение исторической ответственности.

Внешним, зримым и вещественным воплощением духа стали храмы и иконы. От величественных соборов Киевской и Новгородской Софии, через изысканную белокаменную резьбу владимирских церквей, к шатровому блеску Вознесения в Коломенском и дивной узорчатости храма Василия Блаженного на Красной площади выстраивалась сакральная топография страны. Каждый город и весть стремились увенчать себя не просто зданием для молитвы, но небесным градом на земле. Иконопись, достигшая своей вершины в творчестве преподобного Андрея Рублёва, была не живописью в светском понимании, а богословием в красках. Его «Троица», написанная «в похвалу Сергию Радонежскому», явила миру идеал жертвенной любви, соборного единства и неземной гармонии, став на века нравственным и эстетическим эталоном для русской культуры. Через эти образы, доступные и неграмотному крестьянину, происходило глубинное воспитание народа, усвоение им основ миропорядка и морали.

Огромный пласт истории – это повседневная, приходская жизнь, где Церковь выступала главным, а часто и единственным институтом, связывавшим человека с государством и культурой. Подготовка священнослужителей в дореволюционной России была делом серьёзным и системным. Будущий пастырь проходил длинный путь через духовное училище (4 года), семинарию (6 лет) и, для наиболее одарённых, духовную академию (4 года). В учебный план семинариста, помимо комплекса богословских наук (экзегетики, догматики, патристики, литургики, церковного права и истории), входили философия, включая логику и психологию, всеобщая и русская история, классические языки (древнегреческий и латынь), новые языки (обычно французский и немецкий), математика, физика, а нередко – педагогика и основы медицины. Это делало выпускника семинарии, особенно в сельской местности, самым образованным человеком на много верст вокруг.

Деятельность священника была всеобъемлюща. Его обязанности простирались далеко за алтарные врата. Он был государственным регистратором, скрупулезно ведя метрические книги о рождении, браке и смерти. Он был учителем – приходские школы, содержавшиеся на церковные средства, долгое время были единственными очагами грамотности для крестьянских детей. Он был социальным работником, организующим помощь вдовам, сиротам и неимущим через приходские попечительства. Он был психологом и миротворцем, чье слово на исповеди или в беседе помогало разрешить семейные и соседские конфликты, облегчало душевную боль после потери  близких. Он был и культурным посредником, читая неграмотным крестьянам газеты, разъясняя им законы, помогая вести переписку. Он же отвечал за материальное благосостояние храма, зачастую на личные средства приобретая утварь или организуя ремонт... Многие священники вели обширные метеорологические или фенологические наблюдения, собирали фольклор, организовывали народные хоры и библиотеки-читальни. Таким образом, приход был не просто территориальной единицей, а живой клеткой общественного организма, а священник – его душой и интеллектуальным центром.

В годины суровых испытаний эта органическая связь Церкви и народа проявлялась с особой ясностью. Она становилась главной опорой, жизненно важным единством, на котором держалась воля к сопротивлению и победе». Перед Куликовской битвой именно благословение преподобного Сергия Радонежского придало борьбе с Ордой характер священной войны, сплотив под знамёна Москвы рати из разных княжеств. В Смутное время, когда государство фактически распалось, именно Церковь в лице патриарха Гермогена, замученного в заточении, и троицкого архимандрита Дионисия стала духовным штабом сопротивления, рассылая по городам грамоты с призывом к освобождению Москвы и избранию православного царя. Ополчение Минина и Пожарского шло в бой под иконой Казанской Божией Матери. В Отечественную войну 1812 года Церковь не только собирала огромные пожертвования, но и духовно осмысляла борьбу с Наполеоном как борьбу за сохранение православной цивилизации, благословила народное ополчение, поддерживала дух отступающей армии и населения, освящала войска перед битвами...

Вершиной этого жертвенного служения стала Великая Отечественная война. После двух десятилетий жесточайших гонений, массового уничтожения духовенства и разрушения храмов, государство в критический момент обратилось к патриотизму Церкви. И Церковь, не требуя ничего взамен, отозвалась мгновенно. Уже 22 июня 1941 года митрополит Сергий составил свое знаменитое послание, призвав верующих на защиту Родины. По всей стране, в блокадном Ленинграде, в осаждённой Москве, в партизанских отрядах и на линии фронта, священники совершали службы (нередко под обстрелами), собирали средства на оружие, в т.ч. на танковые колонны (знаменитая «Димитрий Донской») и эскадрильи самолётов, ухаживали за ранеными, хоронили погибших и словом, и молитвой, и делом укрепляли народный дух. Сотни священнослужителей, включая будущего патриарха Пимена, были награждены медалями «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Эта деятельность, выходившая далеко за рамки простой лояльности, была актом глубочайшего национального единства и любви к Родине, стала одним из духовных факторов Победы, что в итоге привело к исторической встрече Сталина с митрополитами в 1943 году и частичному восстановлению церковной жизни...