Издержки реформ, направленных на ускорение индустриального развития, оказались значительно больше, чем можно было предполагать вначале, и выразились не только в спаде экономики (душевой ВВП в 1932 году , по подсчетам Ангуса Мэдисона, ниже, чем в 1930-м), но и в повышенной смертности населения от недоедания. Правда, любыми оценками числа умерших в результате этого голода надо оперировать с большой осторожностью, поскольку никаких прямых источников для их подсчета нет и не было, что приводило к появлению в СМИ самых фантастических цифр.
Мы провели скрупулезный анализ разных источников, включая материалы переписи 1937 года, и получили оценку избыточной смертности в 1932 – 1933 годах в СССР в размере 4,2–4,3 млн человек, из них 1,9 млн пришлись на Украину, примерно 1 млн — на КазАССР, остальное приняла на себя Россия, прежде всего Северный Кавказ и Поволжье, а также Центральный и Центрально-Черноземный районы, Урал и Сибирь.
Говоря о причинах повышенной смертности в 1932–1933 годах, надо в первую очередь сказать о том, чего на самом деле не было.
Первое. Не было увеличения количества хлеба, отчуждаемого государством у колхозов и единоличников. План хлебозаготовок на 1932 год и объем реально собранного государством зерна были радикально меньше, чем в предыдущие и последующие годы десятилетия. ЦК ВКП(б) снизил план хлебозаготовок постановлением от 6 мая 1932 года, позволившим колхозам и крестьянам реализовывать зерно по свободным рыночным ценам.
Ради стимулирования роста объемов производства зерна это постановление уменьшало план хлебозаготовок с 22,4 млн тонн (квота 1931 года) до 18,1 млн, это лишь чуть более четверти прогнозировавшегося урожая. Поэтому сказать, что у колхозников «выгребали последнее», нельзя. В качестве частичной компенсации государство увеличило план для совхозов с 1,7 млн тонн до 2,5 млн, и общий план хлебозаготовок составил 20,6 млн тонн. Поскольку предварительный план, составленный Наркоматом торговли в декабре 1931 года, устанавливал план хлебозаготовок в объеме 29,5 млн тонн, то постановление от 6 мая реально уменьшило его на 30%. Последующими постановлениями также были снижены планы по заготовкам другой сельхозпродукции.
Фактически суммарный объем отчуждения зерна из села по всем каналам (заготовки, закупки по рыночным ценам, колхозный рынок) уменьшился в 1932–1933 годах примерно на 20% по сравнению с предыдущими годами. При этом с начала пятилетки на промышленные стройки и в города хлынуло более 10 млн бывших жителей села, и количество граждан, получавших продукты по карточкам, выросло с 26 млн в 1930 году до 40 млн в 1932-м. Хлебные нормы неуклонно снижались, при этом часто хлеб по карточкам не выдавали полностью. Осенью 1932 года нормы для киевских рабочих были урезаны с 2 до 1,5 фунта, а хлебные пайки служащих — с 1 до 0,5 фунта (200 г). Это не намного больше норм блокадного Ленинграда.
О том, что голод возник не в результате перераспределения ресурсов хлеба от села к городу, говорит и тот факт, что голодали не только сельские, но и промышленные районы, хотя и в несколько меньшей степени. Тем не менее в 1932 году усиливающийся дефицит продовольствия вынудил многих рабочих бросать работу и отправляться на поиски пропитания. Во многих отраслях промышленности текучесть кадров превышала 100% каждые несколько месяцев, а уровень промышленного производства упал до показателей 1928 года. К середине 1933-го волна смертности от голода и связанных с ним заболеваний распространилась на города, не обойдя и Москву.
Второе. Не было увеличения экспортных поставок зерна. Недостаток ресурсов и нарастающее обострение продовольственной ситуации вынуждали советское руководство возвращать зерно из государственных запасов в регионы, пострадавшие от голода. Трижды — после неурожаев 1931, 1934 и 1936 годов — заготовленное зерно возвращалось крестьянам за счет сокращения объемов экспорта. В частности, в рассматриваемый период объем экспорта зерна был сокращен с 5,2 млн тонн в 1931 году до 1,73 млн тонн в 1932-м. В 1933 году он еще снизился — до 1,68 млн тонн. Тем не менее, как отмечает Марк Таугер, количество зерна, проданного на экспорт в первой половине 1933 года, могло бы обеспечивать 2 млн человек ежедневным рационом (1 кг) на протяжении полугода, что, с учетом приведенных выше оценок, теоретически могло бы спасти примерно половину погибших от голода в этот период.
Была ли у советского руководства такая возможность? Тот же Таугер пишет, что дальнейшее сокращение или прекращение экспорта советского зерна могло бы привести к катастрофическим последствиям. В начале 1930-х годов в связи с мировым экономическим кризисом цена зерна на мировом рынке упала, и условия внешней торговли для Советского Союза резко ухудшились. Лишь в августе 1933 года Канада, США, СССР, Австралия и Аргентина подпишут Соглашение о зерне с целью увеличения и последующей стабилизации мировых цен на этот продукт (некий «зерновой аналог» ОПЕК). Но в 1932 году страна реально находилась на грани дефолта по внешним долговым обязательствам. Западные банкиры и чиновники начали задумываться о возможности конфискации советской собственности за границей и об отказе в дальнейшем кредитовании.
Третье. Даже если предположить у советского руководства намерение специально морить голодом собственное население, для того чтобы подавить сопротивление крестьян коллективизации или националистические настроения (последнее обычно выводится из того, что наиболее пострадавшими от голода, помимо Украины и Казахстана, оказались регионы, заселенные казаками и поволжскими немцами), конкретные шаги властей говорят о совершенно противоположном.
Для основных зернопроизводящих районов (Украины и Северного Кавказа) квоты по объему заготовок зерна в течение 1932 года неоднократно снижались. В результате, например, на Украину пришлась лишь четверть всего сданного государству хлеба, тогда как в 1930 году ее доля составляла 35%. Объем хлебозаготовок в республике составил в 1932 году 4,7 млн тонн, двумя годами ранее он был чуть ли не вдвое больше — 7,7 млн тонн. Причина такого сокращения банальна — резко выросшие потери хлеба при сборе урожая, обмолоте и перевозке. Иными словами, рост отчуждения хлеба сам по себе не мог стать причиной голода просто потому, что забирать было особенно нечего, по этой простой причине забрали в итоге намного меньше, чем в предшествующие годы, когда голода не было.
Настоящие причины голода начала 1930-х лежат на поверхности, и они весьма просты. Так же как и в случае горбачевских реформ начала 1990-х, выведенная из равновесного режима экономика отреагировала на них не ожидавшимся ростом производительности, а тем, что попросту развалилась. Продуктивность села, вопреки официальным данным, катастрофически упала. В официальной советской статистике это падение валового сбора зерна в первые годы после коллективизации тоже показывается. Но оно не настолько велико, чтобы привести к столь масштабной трагедии. Скажем, урожай 1932 года, если верить этим цифрам, лишь ненамного меньше довольно благополучных 1925 и 1927–1929 годов и чуть ли не вдвое больше тоже катастрофического года «великой засухи» — 1921-го (69,9 млн тонн против 36,2), и даже чуть больше, чем в 1931-м. Голод при таком, вполне удовлетворительном по меркам того времени, урожае действительно мог быть только «искусственно организованным».
Но эти цифры, озвученные Сталиным на XVII съезде и так и не пересмотренные потом советской статистикой, — «липа». Ее назначение — свидетельствовать об успехах коллективизированного села, которых, конечно же, не было. Урожаи подсчитывались методом биологической оценки (оценки на корню), этот метод — по существу, прогнозный — был официально узаконен постановлением СНК от 17 декабря 1932 года и отменен только при Хрущеве. Поскольку реальные потери зерна в процессе уборки составляли не менее 25% расчетного урожая, биологический метод оценки урожайности завышал реальные показатели как минимум на 15%.
Данные зерновых балансов СССР в начале 1930-х годов, реконструированных Робертом Дэвисом и Стивеном Уиткрофтом по архивным источникам, свидетельствуют о том, что реально наблюдалось резкое падение сбора зерновых на протяжении двух лет подряд — в 1931-м и особенно в 1932 году, когда урожай был в лучшем случае на четверть меньше урожая 1930 года и на 19% меньше официальной цифры (это видно на графике 1). По подсчетам Марка Таугера, также базирующимся на архивных данных по урожайности и засеянным площадям, урожай мог быть даже и на 30% ниже официальной цифры, а что касается Украины, то тут собрали лишь 8,5 млн тонн, или менее 60% от официально заявленных 14,6 млн тонн, иными словами, 40% биологического урожая погибло. И если бы объем хлебозаготовок тут не то что вырос, а просто оставался на уровне 1930 года и не было бы последующей помощи из общесоюзных зерновых фондов, то голодная смертность на Украине составила бы не 6,5% населения, как вытекает из наших оценок, а значительно выше.
В чем же причина столь резкого падения продуктивности — ведь по погодным условиям 1931–1932 годы, хоть и менее благоприятные, чем предыдущие, катастрофическими отнюдь не были? И опять все предельно просто. В результате коллективизации произошло катастрофическое снижение уровня агротехники. Падение поголовья рабочего и продуктивного скота, стихийная миграция сельского населения предопределили резкое снижение качества основных сельскохозяйственных работ. Хлебные ресурсы для промышленных центров добывались в том числе и за счет фуражного зерна. В результате зимой 1931/32 года произошло самое резкое сокращение поголовья рабочего и продуктивного скота с начала коллективизации. Обобществленный скот нечем было кормить. Согласно зерновому балансу, составленному Дэвисом и Уиткрофтом, в 1932 году на корм скоту доставалось вдвое меньше зерна, чем в 1930-м. Пало 6,6 млн лошадей — четвертая часть из еще оставшегося тяглового скота, остальной скот был крайне истощен. Общее поголовье лошадей сократилось в СССР с 32,1 млн в 1928 году до 17,3 млн в 1933-м.
Катастрофическим по своим последствием стало постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 30 июля 1931 года «О развертывании социалистического животноводства», на практике означавшее банальную реквизицию скота с крестьянских подворий, что, по замыслу, наверное, должно было привести к снижению трудозатрат на содержание скота и более эффективному использованию тягловой силы лошадей и быков. В ответ значительная часть скота была просто уничтожена крестьянами. От 107,1 млн овец и коз, которые были на начало 1930 года, к 1933-му осталась лишь треть, свиней и крупного рогатого скота — около половины или меньше того (см. график 2).
Резкая урбанизация тоже не прошла бесследно. Хотя в царской России и в СССР 1920-х годов существовало аграрное перенаселение и , по идее, плавный отток сельского населения в города не должен был бы катастрофически сказаться на продуктивности деревни, проблема состояла в том, что в города бежала наиболее работоспособная масса здоровых и молодых крестьян — сначала от страха перед раскулачиванием, затем от колхозной нищеты в поисках лучшей доли и , наконец, от постепенно надвигающегося голода. Кроме того, около 2 млн крестьян, попавших под раскулачивание, были выселены в отдаленные районы страны.
Итак, к началу весенней посевной 1932 года деревня подошла с серьезным недостатком тягловой силы и резко ухудшившимся качеством трудовых ресурсов. При этом мечта «пахать землю тракторами» все еще оставалась мечтой. Суммарная мощность тракторов достигла планируемой на 1933 год цифры лишь через семь лет, комбайны только начинали использоваться.
В итоге поля, засеянные хлебами в 1932 году на Украине, на Северном Кавказе и в других районах, зарастали сорняками. На прополочные работы были направлены даже части РККА. Но это не спасало, и при довольно сносном биологическом урожае 1931/32 года, достаточном, чтобы не допустить массового голода, потери зерна при его уборке выросли до беспрецедентных размеров. В 1931 году, по данным НК РКИ, при уборке было потеряно более 15 млн тонн (около 20% валового сбора зерновых), в 1932-м потери оказались еще большими. На Украине, как уже отмечалось выше, на корню осталось до 40% урожая, на Нижней и Средней Волге потери достигли 35,6% от всего валового сбора зерновых. Именно в этом, в возврате к пещерному уровню агротехники, произошедшему всего за два года активного государственного вмешательства в экономику села, и лежат причины массовой голодной смертности в советской деревне.
Также по теме...
