Европа довоенных диктатур: кто отучил европейцев от привычки к тирании

Приближается 70-летие окончания европейского этапа Второй мировой войны. Он начался 1939.09.01 с вторжения Германской империи в Польскую республику. Поэтому в западной историографии традиционно рассматривается как битва демократии с диктатурой. Правда, 1941.06.22 та же Германская империя вторглась в Союз Советских Социалистических Республик — по той же западной традиции, государство диктаторское. Тогда о столкновении двух диктатур Запад говорил очень много, а сейчас во избежание противоречия со сложившейся концепцией роль СССР в победе над Германией стараются замалчивать или даже объявлять СССР чуть ли не инициатором войны (эту версию, впервые высказанную лично Адольфом Алоизовичем Хитлером (1889.04.20–1945.04.30), к началу 1990-х довели до совершенства пропагандисты из британских спецслужб и огласили за подписью беглого советского разведчика Владимира Богдановича Резуна, всклепавшего на себя псевдоним «Виктор Суворов»).

Но посмотрим, насколько демократична была к 1939.09.01 вся Европа.

Демократией принято считать строй, где значимые общегосударственные посты замещаются (по возможности регулярно и достаточно часто — хотя бы пару раз за десятилетие) на основании мнения рядовых граждан, выраженного через механизмы голосования. Этому определению тогда в разной мере соответствовали: княжество Андорра, Бельгийское королевство, Болгарское царство, Британская империя (в её колониях, впрочем, с демократией было сложно), Датское королевство, Ирландская республика, княжество Лихтенштейн, великое герцогство Люксембург, Нидерландское королевство, княжество Монако, Норвежское королевство, республика Сан-Марино (её окружает Италия, но тогдашнее Итальянское королевство, невзирая на собственный фашизм, не препятствовало традиционным выборам раз в полгода двоих капитанов-регентов республики), Французская империя (в самой Франции действовал республиканский и демократический порядок, но в её многочисленных колониях демократией и не пахло), Шведское королевство, Швейцарская конфедерация, Югославское королевство. Ещё два демократических государства — Австрийская и Чехословацкая республики — к этому моменту уже не существовали: их — с согласия безупречно демократичных Британии с Францией — мирно поглотила Германская империя. Приемлемым уровнем демократии обладала и Турецкая республика, но в Европе находится лишь малая её доля.

Остальные тогдашние независимые — хотя бы формально — государства Европы являли разные степени диктатуры — назначения на все или хотя бы ключевые государственные посты только по усмотрению одного лица или небольшой группы взаимосвязанных лиц, без обращения к общественному мнению — и фашизма — агрессивного и хищнического противостояния одной группы, выделенной по произвольному признаку, остальному человечеству. Вот их перечень: Албанское королевство, Венгерское королевство (тамошний диктатор — адмирал, последний главнокомандующий флота покойной Австро-Венгерской империи Миклош Иштванович Хорти (1868.06.18–1957.02.09) — числился 1920.03.01–1944.10.15 регентом, правящим в ожидании законного короля), Германская империя, Греческое королевство, Испанское государство с неясной на тот момент формой правления (с 1939.03.06 главой правительства был самопровозглашённый генералиссимус Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Николасович Франко Бахамонде (1892.12.04–1975.11.20), хотя последние очаги сопротивления республиканцев подавлены только 1939.04.01; в 1947-м Франко официально провозгласил восстановление монархического строя; в 1969-м он же назначил королём Хуана Карлоса Хуановича Бурбона — сына тогдашнего главы королевского дома Испании — и стал регентом; король взошёл на престол сразу после смерти Франко, 1975.11.22, и ушёл в отставку по состоянию здоровья 2014.06.18, уступив престол сыну Фелипе), Итальянское королевство (его главой 1900.07.29–1946.05.09 был Витторио Эммануэле III Умбертович Савойский (1869.11.11–1947.12.28), но фактически 1922.10.31–1943.07.25 страной правил Бенито Амилькаре Андреа Алессандрович Муссолини (1883.07.29–1945.04.28) — автор термина «фашизм» и теории корпоративного общества), Латвийская республика, Литовская республика, Польская республика, Португальская республика, Румынское королевство, Словацкая республика (её немцы выделили из Чехословакии, а Чехию объявили своим протекторатом), Финская республика (она, в частности, в 1920-е годы несколько раз нападала на СССР с целью захвата Карелии), Эстонская республика.

Итого 15 демократий, 14 диктатур. Впрочем, в те времена сами эти термины ещё не имели эмоциональной окраски: демократически избранные президенты и премьеры спокойно общались с откровенными тиранами. Только после войны, где изрядная часть диктатур потерпела поражение, связанные с проигравшими понятия стали восприниматься как предосудительные.

Приведу лишь один пример. 1938.09.30 в Мюнхене встретились вышеупомянутые общепризнанные уже тогда диктаторы Хитлер и Муссолини, а также главы правительств двух безупречно (по их мнению) демократических государств — Артур Невилл Джозефович Чембёрлен (1869.03.18–1940.11.09), премьер (1937.05.28–1940.05.10) Великобритании, и Эдуар Клодович Даладье (1884.06.18–1970.10.11), неоднократно (1933.01.31–1933.01.21, 1934.01.30–1934.02.09, 1938.04.10–1940.01.21) бывший премьером Франции (из краткости двух первых его премьерств видно, сколь демократична в техническом смысле слова — по частоте смены власти — была тогда Третья Французская республика). За дверью зала, где шло совещание, ждал решения Эмиль Доминик Йозеф Йозеф-Эммануэлевич Хаха (1872.06.12–1945.06.26) — президент (1938.11.30–1939.03.14) несомненно и кристально демократичной Чехословакии. Решение оказалось не в его пользу: Чембёрлен и Даладье уговорили Муссолини позволить Хитлеру включить в состав Германии Судетскую область Чехословакии, где немцы составляли большинство населения и (по указанию Хитлера) требовали себе не просто культурной автономии, а таких вольностей, с какими ни одна власть согласиться не могла. Муссолини возражал не зря: он тогда опасался дальнейшего усиления Германии. Незадолго до того — 1938.03.11–12 — Германия включила в свой состав Австрию (что формально соответствовало волеизъявлению первого после распада империи парламента самостоятельной Австрии, хотя и противоречило мирным договорам победителей в Первой мировой войне с Германией в Версале 1919.06.28 и Австрией в Сен-Жермене 1919.09.10). Предыдущей попытке аншлюса — подключения — 1934.07.25 — путём государственного переворота, учинённого австрийскими ССовцами, воспрепятствовала как раз Италия, двинув 5 дивизий к пограничному перевалу Бреннер. Теперь же Германия могла укрепиться ещё сильнее, чем после аншлюса, признанного и её победителями. В Судетских горах находились не только мощные укрепления, позволяющие Чехословакии выиграть время на мобилизацию даже при внезапном германском ударе, но и значительная часть чешской промышленности, в том числе и оборонной (а Чехия ещё в те времена, когда входила в состав Австрии, была одним из крупнейших в Европе центров этой отрасли). О мощи чешской оборонки говорит хотя бы то, что вооружения и боеприпасов, произведённых чехами по немецкому заказу за первые 4 месяца 1945-го года, но не доставленных заказчику ввиду перехвата советскими войсками к началу 1945-го основных транспортных коридоров юго-востока Германии, хватило потом Израилю на 14 месяцев — 1948.05.15–1949.07.20 — войны за независимость против 5 соседних арабских стран и добровольческого легиона, укомплектованного арабами из несопредельных стран и руководимого британскими офицерами (война шла с 1947.11.29, но до официального провозглашения независимости Израиля дрались только неформальные вооружённые формирования с лёгким стрелковым вооружением, полноценных регулярных войск у евреев вовсе не было, а арабы не вторгались официально на территорию, где ещё находились британцы). После занятия Судетских гор Германией у Италии не оставалось возможности политического манёвра, и она (в Первой мировой войне отказавшаяся от ранее заключённого союза с Германией и воевавшая на стороне Антанты) вынужденно стала союзницей Германии во всех последующих авантюрах (что было заранее ясно всем грамотным политикам, но ничуть не беспокоило Чембёрлена). Хаху заранее предупредили: если Чехословакия попробует сопротивляться, Британия и Франция сочтут её виновницей возможных боевых действий — то есть (в переводе с дипломатического) откажут ей в поддержке, обещанной действующими соглашениями о союзничестве, и даже обретут право помогать Германии, если сочтут нужным. В случае же смиренного принятия германских требований все четыре высокие договаривающиеся стороны пообещали остаткам Чехословакии сохранность и неприкосновенность. Хаха принял ультиматум вроде бы союзников, запретил войскам (по мнению тогдашних военных специалистов, способным остановить тогдашние германские силы) всякое сопротивление и остался на посту до тех пор, пока Словакия не провозгласила свою независимость (и тут же вошла в союз с Германией на условиях, означавших фактически полное подчинение), а Британия и Франция объявили: раз Чехословакия распалась, ранее данные ей гарантии утратили силу. Германия объявила остаток Чехии протекторатом Богемия и Моравия (и на законном основании — как опекун нового государственного образования — получила из Британии ранее депонированный там золотой запас Чехословакии). Правда, на посту президента протектората остался (1939.03.15–1945.05.14) всё тот же Хаха, но остальным чехам это не помогло. Одной этой цепи событий достаточно, чтобы убедиться: качественной разницы между демократиями и диктатурами тогда не видели ни те, ни другие.

Но всё же одно государство, частично пребывающее в Европе (и занимающее в ней больше площади, чем все остальные вместе взятые), отличалось от всех остальных. Союз Советских Социалистических Республик, правда, не обладал многообразием партий — почти все партии, бывшие в Российской империи к моменту отречения от власти 1917.03.15 Николая II Александровича Романова (1868.05.18–1918.07.17), так или иначе проиграли свои мятежи и/или гражданские войны, и во власти осталась только Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Да и вожди там менялись не часто. Например, правительство страны с 1917-го по 1939-й возглавляли всего три человека: Владимир Ильич Ульянов (1870.04.22–1924.01.21) — 1917.11.08–1924.01.21, Алексей Иванович Рыков (1881.02.25–1938.03.15) — 1924.01.21–1930.12.19, Вячеслав Михайлович Скрябин (1890.03.09–1986.11.08) — 1930.12.19–1941.05.06. Вдобавок основным формальным механизмом замещения должностей долго было решение Советов, избранных многоступенчатым голосованием (из состава Советов каждого уровня выдвигались депутаты Советов следующего уровня), а прямое избрание депутатов Советов всех уровней установила только новая тогда — принятая 1936.12.05 — союзная конституция и основанные на ней новые же конституции союзных республик, причём первые выборы по этой системе состоялись только в 1938–39-м годах. Причём на выборах в каждом округе выставлялся только один кандидат (в борьбе с первоначально намеченным альтернативным голосованием партийная бюрократия среднего — областного и республиканского — звена даже учинила в конце июня 1937-го года Большой Террор, и остановить его высшей союзной власти удалось только к концу ноября 1938-го; около половины вынесенных за эти 17 месяцев обвинительных приговоров по статье «измена родине» при пересмотре по горячим следам — в 1939–41-м годах — признаны вовсе не обоснованными или вынесенными за деяния, квалифицируемые по другим статьям УК; об этих событиях я писал в статье «Преступление против усовершенствования»). Вроде бы очень далеко до нынешнего стандарта демократии.

Но не буду подробно исследовать, как выглядел стандарт тогда и почему он с тех пор существенно изменился. Взгляну не на форму, а на содержание. Не откажу себе в удовольствии полностью привести здесь речь 16-го (1861.03.04–1865.04.15) президента Соединённых Государств Америки Абрахама Томасовича Линколна (1809.02.12–1865.04.15), произнесённую 1863.11.19 при открытии Национального солдатского кладбища в городе Геттисбёрг, государство Пенсильвания, около места переломной для тогдашней Гражданской войны в СГА битвы 1863.07.01–03:

===

Four score and seven years ago our fathers brought forth on this continent a new nation, conceived in liberty, and dedicated to the proposition that all men are created equal.

Now we are engaged in a great civil war, testing whether that nation, or any nation so conceived and so dedicated, can long endure. We are met on a great battlefield of that war. We have come to dedicate a portion of that field, as a final resting place for those who here gave their lives that that nation might live. It is altogether fitting and proper that we should do this.

But, in a larger sense, we can not dedicate, we can not consecrate, we can not hallow this ground. The brave men, living and dead, who struggled here, have consecrated it, far above our poor power to add or detract. The world will little note, nor long remember what we say here, but it can never forget what they did here. It is for us the living, rather, to be dedicated here to the unfinished work which they who fought here have thus far so nobly advanced. It is rather for us to be here dedicated to the great task remaining before us — that from these honored dead we take increased devotion to that cause for which they gave the last full measure of devotion — that we here highly resolve that these dead shall not have died in vain — that this nation, under God, shall have a new birth of freedom — and that government of the people, by the people, for the people, shall not perish from the earth.

===

Традиционный перевод (с моими уточнениями нескольких мелких шероховатостей стиля):

===

Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы образовали на этом континенте новую нацию, зачатую в свободе и посвятившую себя предположению, что все люди созданы равными.

Теперь мы вовлечены в великую гражданскую войну, испытывающую, может ли наша нация или любая другая нация, таким же образом зачатая и исповедующая те же идеалы, простоять долго. Мы встречаемся сегодня на великом поле брани этой войны. Мы пришли, чтобы сделать его часть последним пристанищем для тех, кто отдал свою жизнь во имя того, чтобы эта нация смогла выжить. Со всех точек зрения это уместный и совершенно верный шаг.

Но в более широком смысле мы не можем посвящать, мы не можем освящать, мы не можем почитать эту землю. Отважные люди, живые и мёртвые, сражавшиеся здесь, уже освятили её куда больше, чем наши слабые силы могут добавить или убавить. Мир едва ли заметит или запомнит надолго то, что мы говорим здесь, но он не сможет забыть того, что они совершили здесь. Скорее это нам, живущим, следует посвятить себя завершению начатого ими дела, над которым трудились до нас с таким благородством те, кто сражался здесь. Скорее, это нам, живущим, следует посвятить себя великой задаче, всё ещё стоящей перед нами, — перенять у этих высокочтимых погибших возросшую приверженность тому делу, которому они в полной мере и до конца сохраняли верность, исполниться убеждённостью, что они погибли не зря, что эта нация с Божьей помощью возродится в свободе и что власть из народа, волей народа, для народа не исчезнет с лица Земли.

===

С тех пор и по сей день слова «of the people, by the people, for the people» — «из народа, волей народа, для народа» — считаются определением самой сути демократии. А все формальные механизмы смены власти — всего лишь техническое обеспечение максимального приближения к этой сути.

Далее — вывод из такого множества документов (и разоблачённых фальшивок) и исследований (в том числе и резко антисоветских), что один их перечень был бы в десятки раз объёмистее всего вышенаписанного. По всем трём критериям Линколна именно советское правительство (в широком смысле — на всех уровнях власти, а не только высшем) 1939-го года несравненно превосходило любое другое правительство тогдашней Европы. Оно состояло в основном из представителей народного большинства. Оно опиралось на массовую поддержку всех слоёв общества, причём достигнутую — вопреки расхожим легендам — не страхом, а убеждением в правильности выбранного курса (со всеми неизбежными ошибками на пути, не опробованном никакой другой страной). Оно защищало интересы народа в той мере, в какой это вообще было возможно в тогдашних — крайне сложных для всего мира — обстоятельствах.

Война в Европе действительно была в какой-то мере соревнованием тирании с демократией. Тирания, охватившая почти всю континентальную Европу (и пользующаяся там повсеместной поддержкой: так, на стороне Германии добровольно воевало куда больше французов, чем входило даже по самым щедрым оценкам во французское Сопротивление — легендарную гордость нации; польская промышленность сделала для Германии многократно больше техники, оружия и боеприпасов, чем промышленность оккупированной части СССР, хотя формальная мощность попавших под немецкую власть советских предприятий была в разы выше всего хозяйства Польши), воевала против коалиции двух умеренно демократичных государств — Британской империи и Соединённых Государств Америки — и одного максимально демократичного — Союза Советских Социалистических Республик.