Корсиканцы не боятся называть вещи своими именами и четко формулируют правила жизни: «Вам не нравится в нашем доме? Возвращайтесь-ка к себе».
Сорок лет назад Франция решила искупить вину перед своими бывшими африканскими колониями, а заодно и пополнить ряды пролетариата дешевой рабочей силой. Для этого был устроен облегченный въезд в страну для бывших „колонизированных“, им выдавались пособия и бесплатное жилье. Предполагалось, что благодарные иммигранты примут французский образ жизни и полностью ассимилируются на новой родине. Но что-то пошло не так, — Наталья Роккиетти, русская журналистка, живущая во Франции, рассказывает о французах и иммигрантах.
Ассимилироваться новоприбывшие не пожелали, и в итоге современная Франция имеет огромные арабские кварталы, где царят свои законы и куда французские полицейские стараются даже не заглядывать. С работой тоже не заладилось: как я уже писала, здесь можно прожить и на пособия, да и арабы не большие любители трудиться. Пособия идут от социальных служб, и каждый француз платит специальный налог, чтобы система могла существовать.
Исподволь было навязано и постепенно стало нормой понятие «политкорректности» — когда что угодно можно назвать расизмом, а закон, как правило, берет сторону «угнетенных». Да что там, местные СМИ, рассказывая о преступлении, даже не имеют права называть национальность и имя преступника.
Последствия всего этого в реальной жизни я увидела в первый же год своей жизни на Лазурном берегу.
Город Канны, еду в полупустом автобусе. На очередной остановке вваливаются человек семь арабских подростков и, гогоча, начинают приставать к седому дедуле, пытаясь согнать его с места. Дедуля упирается, и, когда двери автобуса вновь открываются, старика просто выбрасывают из салона. Никто не вступился, не сказал ни слова. Позже из разговоров с местными я поняла почему: в любой подобной стычке обвинят француза, иначе — расизм. Французы боятся, и есть отчего: государство против них. Такой вот геноцид собственного народа. И пришлые отлично знают об этом.
Еще вольготно живется, например, цыганам. Государство охраняет их как редкий вид. Каждый год с началом лета они прибывают на побережье Средиземного моря огромными караванами. Табор занимает футбольное поле или парковку перед большим супермаркетом. Не помогают никакие ограничители въезда на паркинг, ни даже огромные валуны, которыми пытаются защитить свою территорию коммерсанты или муниципалитет. Выгнать табор нельзя — законом предусматривается в таких случаях всего лишь вежливо предложить другое место стоянки, где обязательно должны быть бесплатные электричество, вода и прочие удобства. Однако такие специальные стоянки обычно располагаются где-нибудь на задворках, что совершенно не устраивает «туристов». Точно так же обстоит дело и со сквоттерами: «выкурить» захватчиков твоего собственного дома, закрытого на зиму, — большая проблема.
Единственное место в стране, где до последнего времени было тихо и спокойно, — Корсика, где я сейчас живу. Это не совсем Франция: маленький остров, население всего 200 тыс. человек, корсиканцы не привыкли на кого-то рассчитывать и сами разбираются со своими проблемами. Когда по всей Франции громили витрины и жгли автомобили, здесь была тишь да гладь, иммигранты, которых на Корсике тоже предостаточно, всегда вели себя прилично. Первый серьезный инцидент произошел совсем недавно в Аяччо, когда вызванная бригада пожарных попала в засаду в арабском квартале, где их закидали камнями. На следующий день все население города вышло на защиту своих парней, манифестация продолжалась несколько дней.
Возможно, причина такой солидарности — изолированная островная жизнь или то, что каждый корсиканец с детства умеет обращаться с ружьем и оружия в каждом доме хватает. А может, дело в том, что корсиканцы не боятся называть вещи своими именами и четко формулируют правила жизни: «Вам не нравится в нашем доме? Возвращайтесь-ка к себе».