Депортированные немки: «Мы верили Сталину как Господу» (BBC, Великобритания)

Когда сестры Ирма и Фрида Шнайдер после войны выходили замуж, им не разрешили взять фамилии мужей — они были депортированными немками на спецпоселении и должны были регулярно отмечаться в спецкомендатуре под своей фамилией. Теперь они — Ирма Вигель и Фрида Деген, и живут они в Германии, в Эрфурте.

Этой осенью исполняется 75 лет массовой депортации советских немцев.

...

Указ Президиума Верховного Совета СССР о «переселении» немцев Поволжья в Казахстан и Сибирь вышел 28 августа 1941 года, через два месяца после начала войны с Германией, а сама депортация в основном прошла в сентябре-октябре.

«По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов», — говорилось в указе.

Когда сейчас говорят о депортации немцев, то прежде всего и в основном вспоминают о ликвидации автономной Республики немцев Поволжья, но жители АССРНП составляли менее половины всех подвергшихся насильственному переселению немцев. Сотни тысяч были насильственно вывезены из других областей РСФСР, с Украины, из Закавказья, и даже из республик советской Средней Азии жившие там немцы были депортированы в соседний Казахстан и Сибирь.

Мобилизация в «трудармию»

Затем, сразу после депортации, все немцы-мужчины трудоспособного возраста — с 15 лет, а затем и женщины, были мобилизованы в «рабочие колонны», позже — в «трудармию», то есть фактически на принудительные работы в условиях концлагеря.

Около 350 тысяч немцев Украины, Белоруссии и некоторых областей России, оказавшиеся в зоне немецкой оккупации, были вывезены властями Рейха на террорию Польши и Германии, но затем, после прихода в 1945 году Советской Армии, около 210 тысяч из них были «репатриированы» и тоже отправлены на спецпоселение.

Только в конце 1955 года власти отменили для немцев режим «спецпоселения» с регулярными явками в комендатуру, и только в 1972 году разрешили им свободно выбирать место жительства.

Фрида и Ирма жили с родителями в селе Швед (с 1942 года — село Ленинское) в 30 километрах от Саратова, на другом берегу Волги. В 1941 году, когда Ирме было 13 лет, а Фриде — 10, их депортировали в Алтайский край, в деревню Осколково, которая находится в 120 километрах от Барнаула. Это если по прямой, а дорог там, в районе Осколково, особо нет и сейчас.

Фрида и Ирма с еще одной их сестрой, отцом и своими семьями переехали еще в начале семидесятых в ГДР, под Эрфурт. Одна их родственница из Украины каким-то образом смогла избежать «репатриации» и ссылки и осталась в Германии после войны — она и прислала Шнайдерам приглашение.

Четвертая сестра 50 лет прожила на Украине, а совсем недавно тоже переехала в Эрфурт — бежала от войны.

А их брат умер 13-летним в 1946 году.

Би-би-си:Расскажите, пожалуйста, что вы помните: как это все происходило в августе-сентябре 1941-го?

Ирма: Я как раз была на этом… ну, давали такие маленькие огородики. И мы там собирали первые фрукты — арбузы и всё. Прихожу, а девочки стоят на улице, плачут, говорят: нас всех, немцев, выселяют.

Такого-то числа — дали нам один месяц после этого указа, чтобы мы собирались.

Опись скота

У нас зарегистрировали дома, скотину, составили акты: сколько у нас коров было, сколько свиней, кур, овец — а когда приехали на Алтай, нам только одну корову кое-как позже дали.

А жилье тоже не давали, потому что люди очень бедно жили там в то время. И мы вот одно время жили в одной квартире, в другой год — еще у кого-нибудь. И вот так мы до 1948 года.

Фрида: Мы шесть лет там прожили, в Осколково. А потом папа нас взял к себе — им разрешили, чтобы они семьи могли к себе пригласить, в Барнаул, в город. И мы тогда поехали — папа нас забрал в Барнаул.

Би-би-си: А вы, Фрида, что помните о депортации — вот о том дне, когда объявили, что вас высылают, и дальше?

Фрида: Ну конечно, очень трудно было. Нашей сестренке младшей был один месяц. И нас пятеро детей.

Ирма: Нам сказали: можете взять с собой один мешок пшеницы и еще что-нибудь такое, что у вас есть. Ну, мама, они вместе с одной семьей, закололи свинью, все это приготовили — немножко на дорогу. Мама, конечно, напекла всякого печенья. В дороге у нас было что поесть.

Ну, через месяц военные приехали, нас посадили в машины и повезли в Энгельс, на поезд. Такой, где скот возят. И мы две недели ехали до Алтай-гебит (Gebiet — край).

Два раза нам приносили такой, из колбасы, суп — немножко. Ведрами приносили к вагонам. Два раза за две недели.

Би-би-си: Кто приносил?

Ирма: Ну, приносили люди. Русские. Наверное, их заставляли, или что. Они с ведрами приходили, мы выходили с чашками — и нам наливали. Хлеб у нас был. И печенье — вот это было.

Когда мы приехали в Алтай-гебит, в Алейск, там уже стояли телеги. И они уже нас ждали.

Разбросали по деревням

Фрида: Чтобы распределить людей в разные деревни.

Ирма: И по деревням сортировали нас. В одну деревню — десять человек, в другую деревню — двадцать, и вот нас так разбросали.

Би-би-си: Все, кстати, доехали, все живы были?

Ирма: Все. Нашей сестренке был один месяц. Даже солдат зашел, когда нас погрузил — и заплакал.

Фрида: И вот приехали, нас было пятеро детей, папа, мама, и ещё бабушка, у которой наши родители служили раньше. Детей у нее не было, наш папа у нее был слугой, а мама — служанкой, когда они еще неженаты были. Она с нами поехала.

И вот мы приехали, восемь человек. Ну, конечно, этим русским — война же — сказали, чтобы брали людей (к себе). Одна комната. Они бедно жили, эти русские там. Одна комната, и кухоньки еще не было, но они должны были взять нас, им же сказали.

Привезли нас, там старик со старушкой, а у них сыновья уже в армии были.

А мы большой ящик такой привезли — мы же не очень богато жили там, в Саратовской области. Наши родители, они тоже сироты были, и пошли слугами.

Мы сели на ящик и давай плакать: «Мама, мы боимся бороды!» У старика была вот такая борода.

А ведь они потом очень хорошо относились к нам.

Ну, пошли к соседу, он бухгалтером был в этой деревне. У них тоже сыновья были в армии. Взяли нас. Там мы пожили — сколько?— восемь месяцев?

Ирма: Один год.

Фрида: А папу взяли в трудармию.

Сани, полные мертвых

Би-би-си: Взяли где-то довольно скоро после того, как вы приехали, да?

Ирма: Ну, мы приехали примерно в октябре, или в сентябре — и всех немцев, мужиков, сразу забрали в трудармию.

Фрида: И они там мосты в Котласе строили. Многие, многие с голоду умерли.

Фрида: Мы как стояли в ряду, сейчас еще помню, как он прощался с нами. В таком длинном пальто. Потом им и писать письма не очень-то можно было, почта плохо шла. Ну, слышали так, что живой — и живой, а потом он уже и приехал.

Ирма: Он говорил, каждое утро грузили целые сани мертвых людей — и в одну могилу закапывали. В Котласе. И он тоже думал, что не выживет. Но — Бог дал ему жизнь.

Потом наш папа написал, коротко так, что едет. А добираться до Сибири от Котласа я не знаю как. Они еле-еле добрались. Ирма ещё ездила его в Алейск встречать — они шатались от голода! Но все же он приехал.

Отпуск из трудармии

Ирма: В 1943 году немцев, которые оставались живые, они из Котласа отпускали домой. Ну, и мы с одной женщиной пошли их встречать. У нее тоже муж приехал, а всего, наверное, человек пять — все из одной деревни, из Поволжья.

В 1943-м их отпустили, они были несколько месяцев дома, немножко поправились, и потом их опять взяли в трудармию. И они попали в Барнаул — это 120 километров от нашей деревни.

Отец попал на тормозной завод. Там детали делали для тракторов — буксы такие, цилиндры. И вот эти немцы опять — в трудармию.

Би-би-си: Но уже ближе к семьям.

Ирма: Ближе, ближе, да.

Фрида: Ну а русские люди хорошо относились. Ну вот кто б из немцев взял в одну комнату восемь человек?

Правда, мы на полу спали все, у бабушки только старенькой была, может быть, коечка.

Мы даже не знаем, чем… если бы… ну, они выкопали уже картошку, русские, а мы ходили подкапывать, себе найти, чтобы поесть на зиму, а там уже тоже не найдешь шибко-то, и мороз, уже все застыло. Ну, как-то прожили. Не знаем, как мама смогла нас прокормить.

Они же не могли помочь, русские, они сами бедные были.

Би-би-си: Действительно, а как вы кормились, как прожили?

Фрида: Ну это первый год, а потом — земли-то много там, они давали землю, огород, могли картошку посадить, огурчики, тыквы. А земля хорошая, в Сибири она, правда, богатая земля.

Мяса, хлеба не видели

Ну так мы и прожили. Картошка была. Правда, ни мяса, ни хлеба не видели.

Маленькой-то самой молочка надо, а у нас коровы нет, так мама выходила утром, просила у людей кружечку молока, чтобы ее сохранить и прокормить.

Ирма: А потом уже была корова, так от коровы мы должны были сдавать 400 литров молока. Это чьи мужики не были на фронте, должны были сдавать. Русские, у кого мужики на войне служили, они были свободные от этого. А у кого были в трудармии, мы должны были все вечернее молоко отдать. Когда отдаешь и от детей отнимаешь… Это очень нам… Мы сильный голод переживали.

Фрида: Так и жили. Сначала язык не знали, никто ж нам не преподавал — сами, от детей на улице научились по-русски говорить.

А в школу идти — маме не во что было нас обувать. А там уже холодно, надо валенки, хорошее пальтишко, шапку. А это все было дорого — за что покупать? Так я больше и не училась. Ещё и язык не знала, а потом, когда язык уже стала знать, можно было пойти, но стыдно уже было тогда, большой с маленькими. Ну, работу работали, маме помогали — так все и выросли.

«Старались молчать на улице»

Би-би-си: Так вы больше уже не учились?

Фрида: Больше не училась. У меня дочка была старшая, она теперь умерла, она институт закончила, так она и английский знала, и русский, и немецкий. Дети наши уж потом — мы им дали учиться. А я так и не училась.

А потом мы в собрание пошли, в церковь — и научились. И петь научились, и гимны, и Библию читали…

Би-би-си: А кем вы потом, уже взрослыми, работали?

Фрида: Я была на ткацкой фабрике сначала. Ткацкие станки, они очень шумные. В ткацком цехе десять лет, потом в трикотажке, вязальщицей десять лет, а потом уже мы сюда поехали. Тридцать лет там отработала.

Би-би-си: Там, в деревне под Барнаулом, потом в Барнауле, как к вам местные жители относились?

Ирма: Ну, были люди, которые фашистами нас называли. И даже наших детей.

Фрида: Да, это было. Вот даже идешь по улице — стараешься молчать, (потому что) они слышат, что мы с акцентом говорим, они передразнивали. Так, немножко.

Ну, ничего, бывает, конечно, но если ты сам хороший, то и люди хорошо к тебе (относятся).

Так-то не можем сказать, чтобы они были плохие. Они жалели, старались, как могли. Конечно, были люди, обзывали — ну, обзывайте. Все-таки мы терпели это все.

«Русского не знали»

А наши родители так и не научились хорошо по-русски говорить. Потому что старшим людям-то труднее было.

Ирма: Ну, они еще не старые были, 37 лет им было.

Это еще в Осколково было: мама не хотела утром ехать на пашню. Она утром уезжала, вечером приезжала. А председатель ей говорит: у тебя тут Гитлер сидит! Это обидно было, конечно, очень обидно.

Би-би-си: Как так — ваши семьи прожили в России, в Поволжье двести лет, и так по-русски говорить и не начали?

Ирма: Нет, не знали (русского). Только вот «стол», «стул» — такие вот слова.

Нас учили в школе, нам преподавали (русский). Но не каждый день.

Би-би-си: Вам, очевидно, хоть вы и были еще девочками, во время войны уже пришлось работать. Кем?

Ирма: Пахали поля на тракторе. Я не трактористом работала, а на прицепе — плуг поднимала в конце поля.

И зимой мы тоже иногда отрабатывали.

Очень, очень печальная была жизнь. Много слез проливала.

Фрида: Я по годам уже тоже должна была на пахоту ехать и работать, а я была маленькая ростиком, и меня мама все дома оставляла, сама работала, а я за детьми ухаживала.

Би-би-си: Что вы думали: почему с вами так поступили?

Сталин как Господь

Фрида: Да 10 лет, что там ребенок думает! Я ничего не думала.

Би-би-си: Ну а потом, в 1945-м, к 1953-му, к 1956-му? Вы уже были взрослыми девушками.

Ирма: Мы только думали, чтобы наесться хлебом. У нас хлеба не было на столе. И мама всегда говорила: я ничего больше не желаю, только чтобы мне один раз наесться хлебом.

Мы жили на том, что выросло: картошка, капуста, тыква. А зимой ходили на поля и собирали мерзлую свеклу. И это нас спасло, эта сахарная свекла нас спасла. Нашу жизнь.

Би-би-си: Но все-таки: позже — в 1953-м, когда умер Сталин, в 1956-м, когда случилось «разоблачение культа личности» — что вы думали об этом: почему с вами так плохо, несправедливо поступили?

Фрида: Мы даже и не думали, что плохо поступили. Ну как дети думают?

А Сталин — мы как Господу доверяли и верили ему, и радовались его чудным делам, которыми он нас ведет.

Соседка пришла сверху, русская, говорит маме: ой, Сталин умер, что мы будем делать! А мама на это внимания не обращала: ну не Сталин, так будет другой.

Мы не плакали и не радовались.

«Работать и подчиняться»

Би-би-си: А в 1956 году, когда Хрущев объявил, что Сталин, так сказать, много чего натворил?

Фрида: Мы этого не касались, не обсуждали, а старались молиться за всех.

Ирма: Я работала на заводе, на тормозном, и когда Сталин умер, нас всех вызвали, комсомолка вышла на трибуну и объявила, что «Иосиф Виссарионович Сталин умер». Ну, выслушали ее — и все.

А в 1956-м — я ходила в церковное собрание, я работала, все деньги отдавала отцу. Ну и рады были, что можем наесться. И веровали. Мы уже были верующие. Эта вера нас очень спасла.

Би-би-си: Нет, ну вот вас сослали, выгнали из родных мест, а теперь выясняется….

Ирма: Ах, ну выслали, что ж теперь сделаешь. Всю немецкую республику выслали. Мы не могли противостоять. Мы должны были послушные быть — стране. Мы неграмотные были, мы только знали, что работать и подчиняться. Что прошло, то не вернешь, а мы надеемся на вечность.