Прощание с либеральной Россией. Александр Халдей

Тридцать лет — это почти половина жизни для тех, кому в 90-е было едва за двадцать. Сейчас им под шестьдесят. Лучшие годы ушли на период либеральной вакханалии в России у целого поколения, рождённого в шестидесятые. Что видели в жизни эти люди?

Детство было спокойным, а школьная юность — размеренной и весёлой. Планы на жизнь были выстроены в старших классах, и ничто не предвещало катастрофы, и даже когда началась перестройка, все ожидали улучшений. Работали заводы, институты выполняли планы НИОКР, вузы меняли учебные программы и выпускали молодых специалистов, которых подхватывало народное хозяйство. «Буран» полетел в космос, и это было мировым триумфом, — даже США не могли реализовать такой проект.

Те, кто прошёл через 90-е, выживут в любой ситуации. Большинство тех, кому тогда было от 25 до 40 лет, десять лет подряд каждые три года начинали новый вид деятельности с нуля, потому что прежний закрывался. Закон о государственном предприятии обрушил размеренный порядок экономической деятельности — начал набирать обороты хаос реформы планирования. Начался распад АПК и ВПК.

Первые ласточки предстоящего грандиозного гоп-стопа в масштабах страны начались при Горбачёве во второй половине 80-х. На дворе был 1987 год, ещё вовсю стояла Советская власть, а в Министерстве рыбной промышленности СССР начали практиковать заходы траулеров в иностранные порты и продажу вылова на месте за валюту. Рыба и выручка в СССР перестали поступать, и обанкротилась целая отрасль, включающая траулеры, судоремонтные заводы, холодильный флот, тысячи рабочих и служащих. Но узкая группа лиц стала обладателями первых загрансчетов, и туда стали поступать валютные средства.

Надо понимать, как в СССР контролировалась отрасль флота, связанная с валютой и рейсами за границу, чтобы догадаться, что решение принималось на самом верху. Ещё не было коммерческих банков и в помине, они появятся через два года. Но к тем слоям, что контролировали нефтедоллары и выручку от продажи оружия и алмазов, добавились контролёры флота.

Потом к рыбакам добавились пароходства торгового и танкерного флота. Начались манипуляции с грузовой маркой — регистрацией осадки при переходе судна из холодных морей в тёплые. Ворованное дизтопливо продавалось судовым агентам в чужих портах за наличную валюту. «Дипломаты» с наличкой передавались капитанам, которые действовали в сговоре со старшими механиками и старшими помощниками — записи в судовом журнале зависели от этих людей. Выручка также поступала на указанные счета.

Люди, задававшие ненужные вопросы, выпадали за борт при дальних переходах. Кого-то смывало штормом. Остальные ничего не видели и ничего не слышали, дома шёпотом рассказывая жёнам о происходящем. Думать, что без участия тогдашнего руководства Совкомфлота такие вещи могли делать члены комсостава судов, значит не понимать, что на советском флоте каждый вздох был известен тем, кому положено.

Потом пошли ещё дальше. В стране не было денег, и потому решили повысить судовые сборы с отечественных компаний за заходы в родные порты. Для иностранцев ставки остались низкими. Вопросы о том, почему идёт такая дискриминация собственного флага, остались без ответа. Но через пару месяцев начался вывод флота под иностранные флаги в офшорные зоны — ради спасения отрасли, конечно.

Страна осталась без флота, а бюджет без денег, зато приватизация ещё до всякого Гайдара уж шла полным ходом стихийно и де-факто. Зато из руководства пароходств и капитанов судов со связями (из тех, что исправно возили чемоданы с чёрным налом за продажу ворованного дизтоплива) вышли крупные судовладельцы и операторы фрахта. Заметьте, это не цеховики и дельцы теневой экономики — это верхушка отраслей, ориентированных на работу с поступлениями в валюте.

Промелькнула эпоха кооперативов, внутри которой пролетели этапы производственной и торгово-закупочной деятельности. Началась ваучерная приватизация. Следом пролетела эпоха челночного бизнеса. Стали подниматься двухэтажные дома, принадлежащие судьям и прокурорам, таможенным чиновникам и руководителям райотделов милиции, быстро сменивших братков в малиновых пиджаках с цепями на шеях на неприметных сотрудников в погонах.

Десять лет по стране ездили сборщики металлолома, вывозя на разделочные площадки оборудование опустевших заводов и поржавевшие комбайны бывших колхозов и совхозов. Чермет и цветмет хлынул потоком за рубеж. Источники цветмета — это бывшие военные объекты, включая космодромы, и на их разделку попадали только свои люди.

Потом пришла эпоха олигархов, где сменилось две волны, потом поделили нефтянку, строительство и газ. Короткая эпоха высоких цен на углеводороды позволяла не замечать продолжающегося разгрома производственной базы. Исчезнувших бывших рабочих и инженеров не было видно — они уходили тише, чем новые русские под грохот перестрелок. Страной правили дорвавшиеся до власти и собственности либералы, и их спор с силовиками шёл исключительно о сферах влияния.

После того, как в стране набрал силу частный капитал, стало приходить понимание, что либерализм — это путь в никуда. Сейчас заместитель главы правительства Юрий Борисов официально объявляет о том, что в России закончена тридцатилетняя эпоха господства монетаризма, и начался переход к госкапитализму. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Юрий Борисов заявил, что монетаризм не принёс стране ничего, кроме ослабления потенциала. Эта ошибка признана на самом верху, и потому смена курса — это принципиальный вопрос. Что стоит за этими скупыми словами, понять могут лишь те, кто начал в конце 80-х и как-то дошёл до 20-х. То есть те, кто выжил в 90-е, нулевые и десятые. Это особое поколение, наподобие тех, кто прошёл войну и выжил.

Госкапитализм — это система, настраивать которую будут не менее двух-трёх десятилетий. Формально это многоукладная экономика, в которой ведущая роль за госсектором. Неформально это новая иерархия элиты, где в чиновниках государственники вытесняют компрадоров и осваивают плановые методы хозяйствования, не основанные на директивном планировании, а использующие индикативные инструменты.

Бизнес получает право на жизнь лишь при условии понимания интересов страны. Остаётся проблемный банковский сектор, технологически ориентированный на стандарты международного банкинга. Задача банкиров — бесперебойные расчёты, а это значит унификация методик. Если применяется акционерный капитал, то и методики аудита должны быть стандартными. Это проблема соотношения суверенитета и подконтрольности внешним органам финансовой власти, таким как БМР и МВФ.

Технологически это проблема оценки финансовой устойчивости, резервов и достаточности капитала. Политически это проблема суверенитета финансов. Эта зона остаётся самой проблемной, но и тут есть целый спектр решений для усиления суверенитета. Главное — политическая воля и опора на большинство правящего класса.

Для этого нужна реформа Конституции, на основе которой пойдёт процесс реформирования всего связанного с ней законодательства. Это процесс эволюционный, потому и занимающий два десятилетия. Для поколения, прошедшего 90-е, это самая глубокая революция из всех пережитых. Потому что ломать социализм было легче, чем поворачивать от монетаризма в госкапитализм. Сопротивление сейчас намного сильнее, а позиции государства слабее.

Подниматься труднее, чем падать. Конституция Путина — это Конституция подъёма. Он будет долгим и трудным, как всякий подъём. И он уже начался, если иметь в виду начавшееся голосование по поправкам. 1 июля страна прощается с либеральной Россией, тридцать лет ставившей над населением свои дикие эксперименты. Начинается, а точнее возвращается Россия государственная.

Закончена очередная эпоха нашей трудной истории. Никто не говорит, что наступающая эпоха будет легче, но она уж точно не будет такой безнадёжной. Исход из рабства монетарного либерализма запомнится России. Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим, а нынче нам нужна одна Победа. Одна на всех, мы за ценой не постоим. С новой эпохой вас, товарищи.