Судя по последним действиям Трампа, до американского руководства дошла простая истина: США больше не могут рассчитывать на свою способность вести два конфликта высокой интенсивности одновременно, как это было заложено в их военную доктрину в 90-е годы. Более того, они больше не способны даже к одновременному участию в нескольких кризисах средней и низкой интенсивности, не предполагающих вовлечения США в военные действия.
В принципе, эта ситуация не нова. Даже в Римской империи времён её расцвета знали, что война на два фронта, одновременно — крайне опасная затея, чреватая поражениями на обоих направлениях. Прежде чем приступить к созданию военного кризиса на одном направлении, императоры старались обеспечить спокойствие на всех остальных (даже ценой уступок). В трудах же византийских политиков (у тех же Константина Багрянородного и Анны Комнин) содержится прямое указание на необходимость концентрации сил на главном стратегическом направлении как ключевом условии победы.
Такая концентрация не всегда была возможна раньше, не всегда возможна и сейчас, но к ней необходимо стремиться. Для России, исторически уязвимой для нападения со всех четырёх (север, юг, запад, восток) направлений и постоянно рисковавшей оказаться перед лицом географически разнесённой коалиции с опасностью войны на два и более фронтов, идея концентрации сил за счёт временных уступок на других направлениях давно превратилась в аксиому. Когда она нарушалась (Ливонская война, Прутский поход в условиях незавершённой Северной войны), наступала более или менее очевидная и более или менее масштабная катастрофа.
Для США, обладавших гораздо меньшим историческим опытом, к тому же большую часть своей военной истории действовавших под прикрытием двух океанов против одного слабейшего противника (какой-нибудь из латиноамериканских стран), подобное представление о необходимости концентрации сил не было аксиоматичным. США никогда не испытывали необходимости предельного напряжения сил и ресурсов для сохранения своей национальной независимости. Что же касается внешней агрессии, тем более на заморском театре военных действий, то даже в случае катастрофического поражения угроза территории метрополии не наступала немедленно и неотвратимо. Сам же завоеватель, даже разгромленный в сражении, имел возможность вернуться через некоторое время.
Например, разгром и гибель португальского короля Себастьяна при Эль-Ксар-эль-Кебире в 1578 году привели к династическому кризису в Португалии и даже временному её объединению с Испанией в Иберийскую унию (но не сразу и ненадолго — 1580–1640 гг.). При этом португальская экспансия в Марокко продолжалась. После распада унии она превратилась в испанскую, но не прекратилась. Сам же династический кризис был вызван не действиями марокканцев, а тем, что погибший король Португалии Себастьян и наследовавший ему брат его деда, кардинал-король Энрике, не имели прямых законных наследников.
В общем, военно-политический опыт США рождался в специфических условиях. США вели исключительно экспансионистские войны, исключительно против многократно слабейших противников и исключительно в зоне своего безусловного господства. Именно поэтому американская армия накануне Гражданской войны США насчитывала около 15 тысяч регулярных военнослужащих под командованием генерал-майора. По сути, развёртывание современных вооружённых сил в США началось во время Гражданской войны, а закончилось после Первой мировой. При этом до сих пор основной акцент Вашингтон делает на флот, стратегическую авиацию и экспедиционные силы (корпус морской пехоты и различного рода части специального назначения).
То есть США до сих пор сохраняют не оборонительную, а экспансионистскую модель вооружённых сил, а их военная стратегия опирается на идею, что, если с первого раза не вышло, не страшно, можно отступить за океан, собраться с силами и сделать новую попытку. Для такого стратегического подхода модель нескольких кризисов была даже в чём-то полезной: появлялась возможность как бы провести разведку боем без серьёзных последствий для себя. Там, где наметился успех, можно развивать экспансию, там, где возникли трудности, необходимо либо зафиксировать позицию путём «заморозки» конфликта, либо отступить, чтобы вернуться потом с новыми силами и новыми союзниками.
До последнего момента Трамп пытался играть с Россией и Китаем в рамках модели многоконфликтности: США оставались активным игроком в украинском кризисе, разогревали тайваньский и филиппинский кризисы и даже попытались зайти в качестве активного игрока в иранский кризис. Но Трамп у власти всего полгода, а уже стало ясно, что, пытаясь быть покойником на каждых похоронах и женихом на каждой свадьбе, США проигрывают везде.
Взявшись играть в большом мире, США выползли из-за океанов, как улитка из раковины. У них появились заморские уязвимости, которые они не могут игнорировать, объекты-союзники, потеря которых ведёт к стратегическим провалам и несёт угрозу США как государству. Этот новый уровень опасности был незаметен в эпоху краткосрочной американской глобальной гегемонии. Но даже тогда США скорее казались неуязвимыми, чем были ими. Их неуязвимость фактически базировалась не на их силе, не на их собственных возможностях, а на временной слабости оппонентов, временном отсутствии возможностей у России и Китая. Как только Россия и Китай в достаточной степени нарастили свои силы, концепция одновременного участия США в нескольких кризисах стала сбоить. Выяснилось, что участвовать можно, побеждать нет.
В какой-то степени США столкнулись с государствами, столь же неуязвимыми, как они сами до второй половины ХХ века. Океаны защищали США не абсолютно, но трудность преодоления данных преград в условиях противодействия американских ВМС ставила под вопрос возможность поддержания боеспособности экспедиционных сил, достаточно многочисленных, чтобы справиться с Америкой в её собственном логове.
Россия и Китай защищены и горами, и пустынями, и морями, но не являются абсолютно недоступными для внешней экспансии. Их безопасность и неуязвимость обеспечивают мощные сухопутные силы, а также ядерное оружие. Возможности флота и авиации позволяют обеим странам проводить заморские экспедиционные операции, пусть не такие масштабные, как проводили США, но достаточные для того, чтобы заставить считаться с собой в любой точке планеты.
Не имея достаточных возможностей для постоянного присутствия по всей планете, Россия и Китай приняли концепцию эвентуального присутствия. У них нет такого количества баз, как у США, позволяющих последним постоянно проецировать силу в любой точке планеты, но они имеют возможность в любой момент отправить необходимые и достаточные экспедиционные силы в любую точку планеты. Это стоит гораздо дешевле и является вполне эффективным методом до тех пор, пока вам не надо устанавливать свой повседневный контроль, а необходимо всего лишь подорвать повседневный контроль оппонента. Достаточно, чтобы слабое государство, где бы оно ни находилось, знало, что может рассчитывать на российскую или китайскую поддержку и любые угрозы США повисают в воздухе, так как воевать с ядерными державами они не будут (по крайней мере пока).
Конечно, подобное размывание американской гегемонии не абсолютно — многое зависит от устойчивости и адекватности (способности опереться на поддержку своего народа) выступающих против США режимов (Сирия проиграла, а Венесуэла пока держится), но и сама гегемония прекращает быть абсолютной, а всё, что не абсолютно, уже не гегемония.
До начала июня Трамп придерживался основной американской стратегической концепции: пытался действовать везде, когда же стало понятно, что на Украине Запад проиграл, появилась настойчиво продвигаемая идея «заморозки» («корейского варианта»). Идея была высказана ещё Байденом в конце 2023 года, но Трамп попытался при помощи мелких косметических уступок сделать её более привлекательной для России.
По идее, после того как Москва однозначно и окончательно отказалась от всех вариантов промежуточного мира, не фиксирующих нужные ей геополитические изменения, надо было ожидать от США перехода к конфронтационной политике (такова их традиция). Но внезапно Трамп начал буквально сдавать Украину, заявив о прекращении поставок Киеву самых необходимых ему видов оружия.
Можем сделать однозначный вывод: США окончательно перенапряглись и вынуждены бросать украинский плацдарм без какой-либо компенсации и без гарантии своего возвращения в будущем. Но не всё так благостно, как может показаться из этой констатации. США бросают Украину, зная, что за ней стоит мощный русофобский европейский рубеж. Может быть, Британии и не удастся организовать нам войну на Балтике с членами НАТО и ЕС, хоть она эту идею пока и не оставила. Но даже в условиях относительного мира Европа будет сохранять умеренную, но очевидную враждебность. При этом ей будет всё равно, останется ли что-то от Украины или не останется ничего.
То есть Трамп вынужден концентрировать все силы на китайском направлении. Поэтому он очень быстро завершил активную фазу конфликта с Ираном, осознав, что блицкриг не выйдет. По этой же причине он бросает Украину, не добившись успехов в попытке дипломатически отыграть потерянное на поле боя.
Но главная идея сохраняется. Концентрация сил должна обеспечить победу над Китаем, после чего можно будет вернуться к борьбе с Россией. Разорённая Украина сможет усилить Россию не раньше, чем лет через 10–20, до этого она (при любом количестве присоединённых к России областей) будет существенным обременением. За три года построен новый красивый Мариуполь, за это же время объём разрушений и необходимого восстановления составил под сотню таких Мариуполей, и это ещё не все — боевые действия ещё идут. А ведь помимо жилья, школ и детских площадок, на новых территориях надо наладить нормальную рабочую экономику, дающую не только работу местным жителям, но и прибыль в федеральный бюджет. Это на порядок сложнее, чем за деньги федерального бюджета при помощи собранных из разных регионов России строителей построить новый красивый Мариуполь.
Новая стратегия США ещё более авантюрна, чем предыдущая. Вашингтон пытается выиграть на китайском направлении быстрее, чем проиграет на всех остальных, рассчитывая на то, что восстановление разорённой Украины и необходимость противостояния с Европой смогут в достаточной степени сдерживать Россию. Но и Китай не так просто победить, и Россия может, воспользовавшись затишьем на западном направлении, рискнуть переброской сил на Восток. Тем более что Китаю явно достаточно собственных сухопутных сил и ВМС, чтобы блокировать любую угрозу высадки на свою территорию. Ему может понадобиться только дополнительная ядерная поддержка, а также помощь расходными материалами (снарядами, ракетами, артиллерией, бронетехникой). Такую помощь Россия может оказывать, не ослабляя группировки своих сил на западном направлении.
В целом же вынужденное признание США, что они больше не могут сдерживать всех своих оппонентов одновременно и вынуждены делать ставку на их подавление по очереди, притом в условиях, когда у них больше нет «тихой гавани» за океаном, куда можно уползти зализать раны, убедительнее всего свидетельствует о неспособности Вашингтона поддерживать даже иллюзию гегемонии. Геополитический баланс выровнялся, при этом США продолжают терять, а Россия и Китай наращивать свои возможности.
Что бы ни думал Трамп, а США уже больше никогда не будут вновь великими. Слишком большая ставка делалась на внешнюю политику, слишком многое в расстановке внутриполитических сил зависит от внешнеполитических успехов. Провал на внешнем фронте означает углубление внутриполитического кризиса без возможности вырваться из замкнутого круга великих потрясений.
В целом, когда в Вашингтоне в 90-е годы говорили, что все империи распадаются — только одна вечна, они были правы. Только не угадали с тем, какая именно.
Ростислав Ищенко,
специально для alternatio.org