Забытый командарм

Сам генерал, прошедший все муки, испытания и искушения фашистского плена, даже став калекой, остался верен присяге. За его восстановление в звании и на службе после войны хлопотали самые высокопоставленные и прославленные маршалы армии-победительницы. Было даже составлено коллективное ходатайство заслуженных полководцев о присвоении генералу звания Героя Советского Союза.

Золотую Звезду он получил, но посмертно, через полвека после Победы.

А сегодня о его подвиге знает разве что один из тысячи…

Генерал «от сохи»

БУДУЩИЙ генерал Красной Армии Михаил Федорович Лукин родился 16 ноября 1892 года в деревне Полухино Тверской губернии в крестьянской семье. С четырнадцати лет — «в людях», на заработках. С 1913-го — в армии, со следующего года — в окопах. В 1916-м окончил школу прапорщиков. И снова на фронт. Командовал взводом, затем ротой в 4-м гренадерском Несвижском имени Барклая де Толли полку. За полтора года офицерской службы был удостоен трех боевых орденов — Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени, Св. Станислава 3-й степени… Что еще можно добавить для характеристики офицера?

Потом Октябрьская революция. Большевики, пришедшие к власти, начинают формировать новую армию новой России. Поручик Лукин вступает в нее вместе с большинством солдат своего полка, безгранично доверявшими офицеру-окопнику, происходившему из крестьян.

В Красной Армии Михаил Федорович делает головокружительную карьеру: в Гражданскую, сражаясь против Деникина и белополяков, командует полком и бригадой, возглавляет штаб дивизии. В 1919 году вступает в партию.

После того как улеглась кровавая междоусобица, он продолжил службу в армии. До 1929 года — на строевых должностях и в Командном управлении РККА. Затем шесть лет командовал дивизией, а в 1935-м стал военным комендантом Москвы.

В стране и армии набирал обороты маховик репрессий. В июле 1937 года Михаила Федоровича отстраняют от должности, и полгода он находится в распоряжении Управления кадров РККА, томясь в неизвестности относительно своей дальнейшей судьбы: среди сослуживцев и близких знакомых комдива Лукина оказалось слишком много «врагов народа»…

Однако репутация Михаила Федоровича была настолько безупречной, что, несмотря на все усилия следственных органов, для него лично дело заканчивается строгими выговорами по служебной и партийной линии «за притупление классовой бдительности». То есть — за недоносительство…

В декабре 1937-го Лукина направляют в Новосибирск заместителем начальника штаба Сибирского военного округа. Вскоре он становится начальником штаба, а затем и заместителем командующего войсками СибВО.

В конце 1939 года Михаилу Федоровичу присваивают звание комкора, а в июне 1940-го, после проведения переаттестации высшего командного состава РККА — генерал-лейтенанта и назначают командующим 16-й армией в Забайкальский военный округ.

В этом звании и этой должности он и встретил Великую Отечественную войну. Правда, не на Дальнем Востоке…

Командарм и без армии командарм

НЕЗАДОЛГО до нападения гитлеровской Германии командование 16-й армии получило директиву о переброске из Забайкалья к западным границам Советского Союза. Командарм Лукин заранее выехал на Украину, чтобы на месте ознакомиться с районами дислокации своих полков и дивизий.
Известие о начале фашистской агрессии застало его в Виннице. В это время погруженные в железнодорожные эшелоны части 16-й армии подходили передовыми силами к Бердичеву, Проскурову, Старо-Константинову и Шепетовке, а армейские тылы еще не перевалили через Урал. То есть войну командарм встретил, по сути, без своей армии!

26 июня Лукин получил приказ о переподчинении его войск от Юго-Западного Западному фронту и о развертывании армии в районе Орши и Смоленска. Потому и помчался в Шепетовку, чтобы приостановить там разгрузку частей своего 5-го мехкорпуса.

В этом заштатном городишке Подолии, где он оказался старшим по званию и должности воинским начальником, генерал застал скопление отступавших от границы разрозненных подразделений, сотни призванных местными военкоматами рядовых и командиров. И множество представителей уже воюющих частей, прибывших за боеприпасами, оружием, горючим и продовольствием: в Шепетовке находились склады Западного фронта.

Что было делать генерал-лейтенанту в этой кутерьме и неразберихе, когда к городу уже подходили разведывательные части противника, а у него в кармане лежало предписание срочно убыть в Смоленск? Мог бы просто заскочить в первый идущий на восток эшелон…

Но Михаил Федорович, с пистолетом в руке, вместе с адъютантом лейтенантом Сергеем Прозоровским, шофером красноармейцем Николаем Смурыгиным и двумя примкнувшими к нему офицерами встал поперек главной городской улицы и остановил поток военного и невоенного люда.

Сказалась железная хватка офицера-окопника Первой мировой: во дворах и в переулках началось формирование истребительных отрядов и подразделений, тут же назначались их командиры, составлялись списки личного состава, определялись места для занятия позиций на западных окраинах Шепетовки. И вся эта бесформенная масса испуганных и растерянных людей на глазах стала превращаться в организованную вооруженную силу.

Оборудовав свой командный пункт в шепетовском вокзале, Лукин доложил об обстановке и принимаемых им мерах первому заместителю командующего войсками Юго-Западного фронта генерал-лейтенанту Яковлеву. И получил от него все необходимые полномочия. Действуя уже на законных основаниях, Михаил Федорович отменил погрузку в эшелоны 109-й мотострелковой дивизии, 5-го механизированного корпуса и 116-го танкового полка. Все эти регулярные части генерал двинул на защиту города.

Но это было лишь полдела: следовало эвакуировать из Шепетовки огромные, безразмерные фронтовые склады. И Лукин скрепя сердце отдал приказ изымать все грузовики у беженцев, грузить их боеприпасами, иным военным имуществом и отправлять в Киев. Сколько проклятий выслушал тогда генерал в свой адрес!..

Война шла уже неделю, а через Шепетовку из центральных районов страны продолжали следовать на Западную Украину эшелоны, груженные тракторами, комбайнами, сеялками, зерном — весь советский народ помогал недавно присоединенным украинским областям налаживать мирную жизнь… Лукин приказал сбрасывать все это сельхозимущество прямо на землю, загружать вагоны и платформы военными припасами и отправлять на восток.

Но все равно это было каплей в море. И тогда Михаил Федорович на свой страх и риск отдал начальникам складов следующий приказ: ни в чем не отказывать всем прибывающим с фронта за боеприпасами, горючим, продовольствием, снаряжением, даже если у них нет на руках документов для получения грузов — каждую машину забивать под завязку. И вручил интендантам чистые картонные карточки со своей подписью, заверенной печатью…

Столь же решительно Лукин действовал и на передовой, где немецкие части продолжали остервенело рваться к Шепетовке. Например, когда был тяжело ранен командир 109-й мотострелковой дивизии полковник Николай Краснорецкий, генерал приказал принять командование командиру полка подполковнику Александру Подопригоре. Но в тот же день полк Александра Ильича, отбив восемь атак, понес ужасающие потери — около 85 процентов личного состава! И комполка, хотя в этом не было его личной вины, от отчаяния застрелился.

Комсостав и бойцы соединения были деморализованы. Тогда, чтобы вернуть людям веру в свои силы, командарм… лично вступил в командование дивизией! И, отбивая атаки гитлеровцев, командовал ею, пока не был назначен новый комдив.

В общем, на исходе первой недели войны генерал-лейтенант Лукин самовластно стал командиром им же созданной войсковой оперативной группы. И вскоре о ее действиях замелькали похвальные упоминания в сводках штаба Юго-Западного фронта и даже Ставки Главного командования.

Между тем Михаил Федорович со всей прямотой докладывал в штаб фронта, что шепетовская оперативная группа войск тает с каждым днем и больше не имеет возможности пополняться за счет отступающих или прибывающих в город частей. Уже ни доблесть, ни отвага, ни самоотверженность бойцов и командиров не помогут дольше удерживать позиции, если здесь не будет введено в бой необходимое количество свежих соединений.

Вскоре в этот район прибыл 7-й стрелковый корпус генерал-майора Добросердова. И командарм поспешил под Смоленск, чтобы вновь возглавить свою 16-ю армию.
А Шепетовку, пока ее оборонял Лукин, немцы так и не смогли взять!..

Оборона Смоленска

В СМОЛЕНСК он прибыл утром 8 июля 1941 года. И застал там только две дивизии своей 16-й армии. Все остальные соединения, как доложил командарму едва сдерживавший слезы начальник штаба полковник Шалин, были переданы в 20-ю армию, ведущую тяжелые бои в районе Орши. У Михаила Федоровича от этого известия буквально опустились руки: чем он будет защищать город?..

Чувствуя себя беззастенчиво ограбленным, Лукин тем не менее энергично взялся за подготовку обороны Смоленска. Две его дивизии заняли позиции на северо-западе города, прикрыв ведущие на восток дороги и наиболее опасные направления. Но через несколько дней из этих дивизий командарму, по приказу главкома Западного направления маршала Тимошенко, пришлось выделить усиленные батальоны и бросить их на запад и юго-запад от Смоленска — на рубеж речки Свиная, чтобы вместе с батальонами смоленских ополченцев защитить фланги дравшихся там частей 20-й армии.

14 июля приказом командующего фронтом генералу Лукину был переподчинен 17-й механизированный корпус, но ни одна из его частей в полосе 16-й армии так и не появилась. На следующий день, словно опомнившись, маршал Тимошенко издал приказ о передаче Лукину двух дивизий из армии генерала Конева.
А в ночь на 16 июля немцы ворвались в Смоленск, с ходу овладев южной частью города. Не взорви полковник Малышев по приказу Лукина смоленские мосты, гитлеровцы могли запросто перемахнуть через реку — практически весь гарнизон города пал в ночном уличном бою…

Дорога на Москву была, по сути, для гитлеровцев открыта. Но обреченный, казалось бы, Смоленск Лукин удерживал две недели, стянув к городу все, что только мог. Выручило то, что в его распоряжение стали поступать некоторые части, обещанные командованием фронта. Плюс к этому Лукин, используя шепетовский опыт, переподчинял себе остатки всех полков и батальонов, отходивших на восток в полосе его армии.

И все же Смоленск, за оборону которого Михаил Федорович, к слову, был удостоен третьего ордена Красного Знамени, пришлось оставить: к концу июля противнику удалось захватить переправы через Днепр восточнее города, и армия Лукина оказалась под угрозой окружения. Командарм получил приказ отвести свои войска на новый рубеж.

Он блестяще выполнил этот маневр, выведя полки и дивизии из вражеских клещей с минимальными потерями. А вот сам не уберегся: 2 августа у переправы через Днепр во время авианалета грузовик с обезумевшим от страха водителем сбил командарма, раздробив ему левую ступню. С этого дня Михаил Федорович с большим трудом мог передвигаться самостоятельно, но от эвакуации в тыл отказался, приняв у генерала Конева, назначенного командующим Западным фронтом, 19-ю армию…

В вяземском котле

РАННИМ утром 2 октября 1941 года немцы начали операцию «Тайфун», результатом которой должен был стать захват советской столицы. А уже 9 октября рейхспресс-атташе Дитрих заявил журналистам о разгроме основных сил Западного фронта русских. И имел для этого все основания: в районе Вязьмы были окружены 19, 20, 24, 32-я армии и группа войск генерала Болдина — в общей сложности более полумиллиона человек с техникой, оружием и боеприпасами.

За день до этого военный совет Западного фронта своим решением поставил во главе блокированной группировки командующего 19-й армией генерал-лейтенанта Лукина, обязав его любыми способами организовать прорыв из окружения. Это решение было утверждено Ставкой ВГК. Телеграмма за подписью Сталина, которую передали Михаилу Федоровичу, заканчивалась словами: «Если не пробьетесь, защищать Москву будет некем и нечем. Повторяю: некем и нечем».

Лукин понимал, что задача перед ним стоит практически невыполнимая. В отличие от Смоленска, где подчиненные ему части были сосредоточены в одном месте, под Вязьмой окруженные армии оказались разобщены. Попытки связаться с командармом-20 генерал-лейтенантом Ершаковым и командармом-24 генерал-майором Ракутиным не увенчались успехом. Полностью отсутствовала связь и с оперативной группой генерал-лейтенанта Болдина. И Михаил Федорович принял оптимальное в той ситуации решение: перегруппировать силы и прорываться на восток севернее Вязьмы, в направлении Гжатска.

Разорвать кольцо окружения удалось южнее Богородицкого. Как только командир 91-й стрелковой дивизии полковник Волков доложил генерал-лейтенанту Лукину о прорыве кольца окружения, тот сразу же отдал приказ о начале движения тыловых частей, лазаретов и штабов.

Но полностью обеспечить выход войск не получилось: противник быстро разобрался в обстановке, осветил участок прорыва сотнями ракет и открыл ураганный огонь по колоннам наших соединений. Все смешалось, управление войсками было окончательно потеряно.

12 октября Лукин радировал только что вступившему в командование Западным фронтом генералу армии Жукову: «Кольцо окружения вновь сомкнуто. Все попытки связаться с Ершаковым и Ракутиным успеха не имеют, где и что они делают, не знаем. Снаряды на исходе. Горючего нет». В этот же день командарм был тяжело ранен в правую руку: пуля перебила два сухожилия, и рука у генерала полностью обездвижела.

В ночь на 13 октября Михаил Федорович созвал военный совет. После детального обсуждения сложившейся обстановки было принято решение все артиллерийские орудия взорвать, машины сжечь, боеприпасы, продовольствие распределить по частям и пробиваться в южном направлении двумя группами, одну из которых должен был возглавить генерал-лейтенант Лукин, вторую — генерал-лейтенант Болдин.

На рассвете 14 октября командарм отдал приказ начать движение — остатки 19-й армии вышли в свой последний поход-прорыв.

А вечер 17 октября Михаил Федорович встретил на солдатской койке в немецком полевом госпитале: его, едва пришедшего в сознание после множественных осколочных и пулевых ранений, готовили к операции по ампутации ноги…

«Они взяли не меня, а мой труп!»

В 1943 ГОДУ гитлеровцы, уже приступившие к тонкой вербовке искалеченного генерала, разрешили пленному командарму отправить письмо сестре, которая тогда находилась в оккупированном Харькове. В нем Михаил Федорович довольно подробно описал обстоятельства своего пленения. Вот некоторые выдержки из того письма.

«Немцы написали в своих газетах, что я, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Лукин, взят в плен, но не написали, в каком состоянии. Они взяли не меня, а мой труп! А раз в их газетах написали, значит, знают и наши, и это может послужить основанием для репрессии моей семьи. Но я чист перед Родиной и своим народом, я дрался до последней возможности, и в плен не сдался, а меня взяли еле живого.

…Противник нигде не прорвал фронта моей армии. Моя армия была окружена. У меня не осталось ни одного снаряда, не было горючего в машинах, мы с одними пулеметами и винтовками пытались прорваться. Я и командиры моего штаба все время находились в цепи вместе с красноармейцами. Я мог бы уйти, как это удалось сделать некоторым частям моей армии, но я не мог бросить на произвол, без командования, большую часть армии. Мне были дороги интересы общего дела, а не личная жизнь. Когда прорваться не удалось, я, взорвав всю артиллерию и уничтожив все машины, решил выходить из окружения небольшими группами.

…После очередного ранения кровь льется ручьем, остановить ее не могут, а шагах в 200 немцы. Первая мысль — бежать. Встал, сделал несколько шагов, упал из-за слабости: много потерял крови, от долгой ходьбы левая нога начала болеть, еще не зажила как следует, к тому же несколько суток подряд не спал совершенно. Мелькает мысль о плене, но от нее прихожу в ужас. Пытаюсь достать левой рукой револьвер из кобуры — живой не сдамся, последнюю пулю себе.

Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука висит, как плеть. Подошли две санитарки, сняли шинель, разрезали рукав кителя, оторвали от рубашки тряпку и перевязали, взяли меня под руки, повели. Не прошли и 5 шагов, как я снова был ранен осколками снаряда: в правую ногу, выше колена и в икру. Дальше идти не могу, прошу их достать мне револьвер, чтобы покончить счеты с жизнью. Но оказалось, что его потеряли в суматохе на том месте, где меня перевязывали.

…Бродили еще двое суток. Чувствую, что становлюсь обузой окружающим. Мысль о самоубийстве не покидает, думаю, рано или поздно придется это сделать.

…Стрельба уже совсем близко, шагах в 50 показались немцы. Выстрел, и я снова ранен в правую ногу, в колено разрывной пулей. Упал. Мой сапог быстро наполнился кровью. Чувствую, начинаю терять сознание. Силы оставляют.

Прошу находившихся рядом красноармейцев пристрелить меня, пока не подошли немцы, говорю, что я все равно не жилец, и чтобы они избавили меня от позора. Никто не решился.

…Помню, как подошли немцы и начали шарить по карманам. Потерял сознание. Пришел в себя — не понимаю, где нахожусь. Боли нет, действует наркоз. Входит врач, откидывает одеяло. Вижу, нет правой ноги. Все ясно: я в плену в немецком лазарете. Мозг начинает работать лихорадочно: плен, нет ноги, правая рука перебита, моя армия погибла. Позор! Жить не хочется. Появляются ужасные физические боли. Температура свыше сорока. Не сплю несколько суток. Наяву галлюцинирую…».

Судьба Михаила Федоровича могла сложиться по-разному. Но высшему командованию вермахта уже через несколько часов стало известно о пленении советского генерал-лейтенанта. И его судьбу взял под личный контроль фельдмаршал фон Бок.
Не каждый день на войне попадают в плен командармы, пусть и находящиеся при смерти…

Командарм и в плену командарм

ПОСЛЕ полевого немецкого госпиталя под Вязьмой генерала Лукина перебросили в госпиталь для особо ценных плененных командиров РККА в Смоленске.
Впрочем, госпиталем это заведение можно было назвать лишь условно. Раненых гитлеровцы препоручили пленным же врачам. Медикаменты те добывали самостоятельно, на местах базирования бывших советских медсанбатов. Во время одной из перевязок Лукин стал свидетелем, как ампутировали голень раненому полковнику Мягкову — не просто без наркоза: полковник сам ассистировал хирургу и придерживал во время операции свою ногу…

Только в феврале 1942-го года Михаил Федорович почувствовал себя более-менее сносно. Его перевезли в Германию, в лагерь Луккенвальд, находившийся в пятидесяти километрах южнее Берлина. И сразу же над ним «взяли шефство» спецслужбы Третьего рейха. С ним постоянно работали штандартенфюреры СС Цорн и Эржман, полковник генштаба сухопутных войск Кремер. Все тщетно.

Тогда к Лукину подпустили соотечественников: командарма пытались склонить к предательству бывший оперуполномоченный особого отдела его же 19-й армии Ивакин, начальник штаба 19-й армии комбриг Малышкин. Встречался с Лукиным и сдавшийся в плен генерал-лейтенант Власов, предлагавший Михаилу Федоровичу возглавить военное руководство Русской освободительной армией и уверявший, что готов оставить за собой лишь политическое лидерство в «борьбе со сталинским режимом».

Все получили отказ — командарм остался верен Родине и присяге…

Примечательно, что все это время жена генерала Надежда Мефодиевна Лукина продолжала работать в Наркомате обороны. В ноябре 1943 года ее вызвали на Лубянку и официально объявили, что ее муж, числившийся пропавшим без вести, находится в плену. После чего… отпустили с миром, даже не уволив со службы! Случай, едва ли не единственный за всю историю войны.

Зимой 1944 года Лукина перевели в крепость Вюльцбург, где он содержался еще с несколькими «строптивыми» генералами РККА и моряками советских торговых судов, захваченных немцами еще 22 июня 1941 года в портах Штеттин и Данциг.

В этой крепости Михаил Федорович и другие узники впервые увидели новую советскую военную форму — к ним в камеру бросили сбитого в бою летчика Героя Советского Союза полковника Николая Власова. Именно Лукину Власов за несколько дней до расстрела передал свою Золотую Звезду № 756. Ее командарм впоследствии вручил представителям советского командования, что в немалой степени способствовало сохранению честного имени казненного офицера. Уже за одно это перед генералом можно склонить голову…

С приближением американских войск немцы решили вывезти пленных из Вюльцбурга в лагерь Моссбург. Там их 8 мая 1945 года и освободили союзные войска. А в июне генерал Лукин и еще несколько узников были переданы советскому консульству в Париже.

Прощенный и забытый

ХОРОШО известно, что после войны в нашей стране отношение к побывавшим в плену долгие годы было, мягко говоря, не однозначным. Но командарма Лукина сия чаша поначалу вроде бы миновала.

Михаил Федорович был помещен в спецлагерь НКВД. Процесс его реабилитации ускорил маршал Конев — главком Центральной группы оккупационных войск. В конце сентября 1945 года он прилетел в Москву по служебным делам и, будучи на приеме у Сталина, поставил вопрос о Лукине. Генералиссимус затребовал личное дело командарма и результаты проверки, на которых 3 октября начертал собственной рукой: «Преданный человек. В звании восстановить, по службе не ущемлять. Если желает, направить на учебу».

Все вроде бы начинало налаживаться в судьбе командарма. Но вот только после утраты партбилета Лукин считался автоматически выбывшим из компартии. Сейчас не каждый способен понять, что это значило.

В Наркомате обороны Михаилу Федоровичу предложили должности начальника курсов усовершенствования комсостава «Выстрел» и начальника Главного управления военно-учебных заведений. Но в ЦК ВКП (б), несмотря на то, что генералу Лукину были возвращены все довоенные и военные награды, а в 1946 году он был удостоен орденов Ленина и Красного Знамени, ни одно из назначений не утвердили — беспартийный! И в октябре 1947-го тихо уволили в отставку — по состоянию здоровья…

В 1966 году маршалы Тимошенко, Жуков, Конев и Еременко вместе с генералом армии Курочкиным обратились в правительство с ходатайством о присвоении Лукину звания Героя Советского Союза. Оно не было поддержано: Лукин все время командовал обороняющимися армиями, а вручать Золотую Звезду военачальникам за операции, не завершившиеся победой, в СССР было не принято.

6 мая 1970 года в «Литературной газете» вышла статья Георгия Константиновича Жукова, в которой Маршал Победы писал о Лукине: «Я испытывал и испытываю чувство восхищения стойкостью и мужеством этого человека. Он перенес тяжелое военное лихолетье, мучительные физические страдания и остался таким, каким был всегда — скромным, немногословным, истинным героем Отечественной войны».
А 25 мая сердце командарма перестало биться…

Звание Героя Российской Федерации генерал-лейтенанту М. Ф. Лукину было присвоено лишь в октябре 1993 года. Посмертно.

Первоисточник http://www.bratishka.ru