Мы исчерпали лимит соблазна, когда едва не лишились Родины. Андрей Бабицкий

Андрей Бабицкий
журналист

Мы сами не заметили, как преодолели кризис, терзавший российский образованный класс в течение длительного времени.

Начиналось все с того, что Петр Первый воздвиг на берегу Балтийского моря город, в который перенес российскую столицу. Санкт-Петербург стал не просто центром страны, что само по себе крайне важно, он явился воплощением грандиозного замысла, который позже Александр Сергеевич Пушкин образно представит как намерение «прорубить окно в Европу».

С тех пор образованные русские люди начали заворожено вглядываться в это окно, восхищаясь открывающимися видами.

Очарование европейского быта в скопированных архитектурных формах манило и прельщало, зазывая интеллектуалов в гости. Оно обещало поделиться своими рецептами земного мироустройства с тем, чтобы можно было не просто город построить, но и завести такую же жизнь во всех российских пределах. Непременно как в Европе.

Особой живости и остроты конфликт достиг в XIX веке. Вначале образованное общество распалось на условные Москву и Петербург, западников и славянофилов, претензии которых друг к другу нам и сегодня кажутся поразительно актуальными. Из столицы в Москву посылались язвительнейшие эпиграммы:

А Россия властью вашей
Та же, что и до Петра,
Набивает брюхо кашей
И рыгает до утра.

Во второй половине века либеральное сообщество превратилось в безусловно главенствующий интеллектуальный лагерь русской интеллигенции. Оно стало стратой, количественно преобладавшей над оппонентами за счет студенчества, ведь образование постепенно становилось доступным для самых разных сословий и страт, ранее даже и не мечтавших о чем-то большем, чем три класса церковно-приходской школы.

В ряды прогрессистов массово вливались и разочаровавшиеся в избранном деле бывшие учащиеся семинарий, в большинстве своем не закончившие обучение.

Университеты, модные салоны, редакции журналов становились рассадниками идей и взглядов, которые либеральное сообщество, ощутив свою силу, стало директивно навязывать обществу.

Достоевский называл атмосферу, которую формировали «лучшие люди», «либеральным террором». В этой оценке не было преувеличения. И сам Достоевский за свой роман «Бесы», и писатель Николай Лесков за роман «На ножах», в котором описывались нравы и идеи либералов, подверглись самой беспощадной травле.

Приход большевиков к власти можно считать победой все той же прогрессистской идеологии, которая зародилась в эпоху Просвещения. В России восторжествовал ее атеистический, радикально левый извод, который ранее пытался прибрать к своим рукам Францию.

Однако постепенно руководители Страны Советов стали менять европейскую рецептуру социальных революций, поскольку выяснилось, что наиболее масштабные и экстремальные идеи попросту неосуществимы.

После Великой Отечественной войны началась явственная редукция коммунистической доктрины, в которой вдруг стал проявляться национальный привкус. А в брежневские времена идеология превратилась в пустую формальность, и к моменту распада СССР западничество вновь обрело статус главенствующего умонастроения наших граждан.

Учреждение новой России на обломках советской империи стало грандиозным экспериментом по воплощению вековой мечты прогрессистов – сделать у нас все так же, как и у них.

Я не буду описывать последовавшую за этим катастрофу, поскольку ее последствия до сих пор отзываются в нашей жизни. Важнее другое: сознательный отказ от следования советам из европейских пределов и из-за океана позволил избежать самого худшего варианта – развала страны.

В итоге либеральный культ стал уделом незначительной группы людей, которые из-за поднимаемого ими шума и крайне радикальных оценок всегда на слуху.

Как писал тот же Федор Михайлович: «Либералы, вместо того, чтобы стать свободнее, связали себя либерализмом, как веревками... И когда надо высказать свободное мнение, трепещут прежде всего: либерально ли будет? И выкидывают иногда такие либерализмы, что и самому страшному деспотизму и насилию не придумать».

Действительно, отношение к русскому народу как к народу с рабской психологией, уверенность в том, что в лучшее будущее его следует загонять палками, делает наших либералов сторонниками какой-то совсем уж нелиберальной, напротив, вполне тиранической линии.

В итоге все эти комические, а подчас и устрашающие моменты в их поведении – заметные и уже многократно проанализированные – отодвинули либерально мыслящих соотечественников на глубокую периферию общественной и культурной жизни.

Нет, и среди них попадаются люди совестливые, интеллектуально честные, однако попытки указать им на несоответствие их веры в человеческую свободу их же неверию в право русского человека жить по собственным правилам обычно заканчиваются ничем.

В любом случае многовековой спор завершился и, как мне кажется, в былых масштабах не завяжется уже никогда.

Мы, чуть было не лишившись Родины, исчерпали лимит соблазна – страна чудес Европа, приблизившись к нам вплотную, оказалась лишена того очарования и совершенства, которые мы ей в течение нескольких веков приписывали.
Мы сами сейчас и интерьерами, и общественным укладом, и политическим строем мало отличаемся от того пространства, которое некогда идеализировали.

Но те отличия, которые есть, – они настолько существенны, что поступиться своей природой, своими традиционными верованиями и образом жизни большинство из нас не готовы. И касается это не только людей, переживших лихие годы: поколения, идущие следом, тоже лишены этой слепой веры в свет истины, которая приходит с Запада.